А шведский стол — это ад для римлянина. Большей частью приходится есть стоя с тарелкой в руке, как невоспитанный варвар, но даже если есть возможность сесть за стол, это не избавляет от необходимости снова подниматься и идти за добавкой, ведь если наложишь себе столько, сколько надо, люди вокруг подумают, что ты обжора или у тебя какие-то проблемы с едой.
Карл Фридрих, оценивший идею, загорелся ею и включил в программу большого бала целых три раза. Первый в самом начале — чтобы перекусить перед танцами, второй через полтора часа, а третий под самый конец, ближе к трём часам ночи.
«И этого я ждал целую неделю?!» — возмущённо подумал он, глядя на удивлённых нарядных людей, которые смотрели на заносимые слугами столы с обилием разных яств, аккуратно нарезанных и готовых к употреблению.
Карл Фридрих с самодовольным лицом человека, который сумел всех удивить, взирал на недоумевающих гостей.
— Это у нас называют шлезвигским столом, — как о чём-то обыденном поведал он скучающим тоном. — Берите тарелки и приборы, набирайте яств сколько душе угодно и насыщайтесь! Впереди грандиозные танцы!
Таргус обречённо закатил глаза и отвернулся.
Он бы сейчас с большим удовольствием посмотрел бокс…
Пока гости объедались влетевшими казне в крупную сумму экзотическими блюдами, Таргус вспоминал. Он любил бокс, причём даже ту его версию, которая происходит в катакомбах Рима, в ямах Мясников. Свои турниры, свои чемпионы, славившиеся на всю республику…
— Эх… — вздохнул он, вновь повернувшись к с упоением жрущим гостям.
Вопреки ожиданиям Карла-Фридриха, получилось ровно так, как говорил Таргус: никто не остановился до тех пор, пока вся еда не была уничтожена, до последней оливки и до последнего черпака вишнёвого пунша. До последней виноградинки. Никто не выжил…
«О, нет-нет, это будет благароднишее сабрание, лучшии люди Эуропы!» — мысленно передразнил Таргус Карла-Фридриха, который не до конца разбирался в человеческой природе. — «Ха-ха!»
Объевшиеся гости уже были не готовы к танцам, кому-то из них скоро понадобится в туалет…
— Кхм-кхм, танцы, благородные гости! — подняв челюсть с пола и недовольно посмотрев на оказавшегося правым Таргуса. — Музыку!
Вообще всё это должен делать распорядитель бала, но Карл Фридрих небезосновательно считал себя выдающимся экспертом по танцам, поэтому взял роль мастера церемоний на себя.
Объевшиеся благородные особи начали разделяться на пары и занимать места. Таргус отошёл в тень под лестницей, чтобы ненароком не зашибли. Маленького Таргуса могут зашибить многие, а вот взрослого — никто. Ему нужно было просто дожить до своего былого состояния.
Танцевали куранту, французский бальный танец, широко известный и популярный ещё во времена Людовика XIV.
«Вот эта их любовь к цифрам после имени…» — отвлечённо подумал Таргус. — «Вот Пётр Первый, это ладно, первый же… Но Людовик ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ?! Каково торчать в списке четырнадцатым или пятнадцатым одного и того же имени? Мы специально придумывали прозвища, чтобы не было слишком много совпадающих по имени персон, а эти, судя по всему, ещё и гордятся длинным цифрам после имени! Варвары-франки…»
Танец закончился, дали время на передышку, к мрачному Таргусу подошла уже виденная Елизавета Петровна.
— Какой милый юноша… — улыбнулась она. — Неужто сам? О, я вижу сходные черты, похож на деда! Бровищи посмотри какие!
Она это говорила какой-то светловолосой женщине её возраста.
— Карл Петер Ульрих, — представился Таргус. — Честь имею.
— Цесаревна Елизавета, дщерь Петровна, — представила ему Елизавету неизвестная женщина.
Таргус поклонился. Цесаревна — это по германским традициям принцесса. Живёшь с волками — воешь по-волчьи.
— Говорят, ты свободно изъясняешься на высокой латыни, — с весёлым прищуром произнесла Елизавета Петровна.
— Люди много говорят, иногда даже правду, — ответил Таргус на родной для себя латыни.
— Я всё равно не понимаю ни черта, — простовато махнула рукой Елизавета. — Ещё говорят, что это ты — отец виктории над датчанами.
— Истина, — коротко кивнул Таргус.
— Но тебе ж шести лет от роду нет! — удивилась Елизавета.
— Есть, — усмехнулся Таргус.
Повисла недоуменная пауза.
— А он мне приятен! — рассмеялась Елизавета. — Как папа мой августейший молвит, ей богу!
Таргус лишь молча и учтиво улыбался своей дежурной улыбкой милого юного дарования. Императрицей она никогда не станет, в случае смерти Анны Иоанновны на престол взойдёт малолетний Иоанн Антонович, поэтому дщерь Петрова пролетает мимо кассы, но вежливым с ней он будет, ровно настолько, насколько с остальными. Правила игры.
— К отцу твоему пойдём, — позвала его Елизавета, направившаяся к Карлу-Фридриху, который давал какие-то распоряжения музыкантам.
— О, вижу вы уже познакомились, — улыбнулся он, увидев приближающуюся компанию. — Как вам мой сыночек, Ваше Императорское Высочество?
— Лих, дерзновен, страха в нём не чую, — охарактеризовала Таргуса Елизавета. — Весь в папку моего…
Она приложила платочек к глазу.
— Рад, что вы понравились друг другу, — довольно улыбнулся Карл Фридрих. — Скоро второй шлезвигский стол, но, думаю…
— Помру я от второго такого стола… — пожаловалась Елизавета. — Айда-ка лучше к тебе в кабинеты, поговорим о судьбах наших тяжких… И Петера с собой возьмём, пусть учится уму-разуму.
Таргус мысленно вздохнул тяжко.
На третьем этаже, в кабинете Карла-Фридриха, они расселись перед горящим камином и получили от Зозим по кубку вина, все, кроме Таргуса, который заказал пунш.
— Любая карлица… — оценила Елизавета удалившуюся Зозим, а затем повернула голову к Карлу-Фридриху. — Подари!
— Я бы с радостью, но это свободный человек, — вздохнул герцог. — К тому же связана контрактом с Карлом Петером, а не со мной.
— Что за «кунтракт»? — озадачилась дщерь Петрова.
— У него все этими контрактами связаны, с кем он работает, — пожал плечами Карл Фридрих, приложившись к кубку. — Там чётко прописано, кто, что, кому и почему, ни направо не свернёшь, ни налево, а если свернёшь, то шею тебе свернёт…
Герцог пьяно хихикнул спонтанному и незамысловатому каламбуру.
— Кто? Он? — Елизавета недоуменно указала кивком на Таргуса.
— Он, — после очередного глотка вина, подтвердил Карл Фридрих.
— Диковинно… — Елизавета изучающе посмотрела на молча смотрящего в огонь Таргуса. — Не продать, значит, карлицу?
— Сорок лет контракта, — ответил Таргус, не отрывая взгляда от огня. — Немотивированный разрыв контракта с моей стороны будет значить нарушение моего слова. А моё слово — холодная сталь.
— «Ниметивированый», чего? — не поняла Елизавета.
— Беспричинный, — пояснил Таргус. — Без объяснения и обоснования.
— И откуда словечки такие знает только… — Елизавета посмотрела на Карла-Фридриха, но тот лишь беспомощно развёл руками.
— Нельзя, значит, без нарушения слова, — хмыкнула Елизавета. — На диво умный мальчик. Папенька мой тоже таким был. Всё в этих прожектах, корабли, европейские балы, полки нового строя… Так и отмучился, Царствие ему небесное… Одну меня оставил… С кровопицею этою…
Елизавета зарыдала. Карл Фридрих оперативно подобрался, извлёк большой платок и подал ей. Елизавета приняла платок и вытерла настоящие слёзы.
— А Анка ещё… — продолжала горевать дщерь Петра. — Преставилась в вашей Голштинии… Один Петер мне в память… Поди сюда, голубчик мой…
Таргус послушно подошёл к ней и был сжат в неожиданно крепких для этой пухлой женщины объятиях.
Стоически выдержав невиданное давление, он дождался, когда эмоции цесаревны отхлынут и она его отпустит. Отпустила.
— Держаться надо крови родной, — произнесла она серьёзно, взяв его за плечи. — Кроме крови родной ничего не важно.
Таргус молча кивнул.
— Ты дитятку-то не утомляй, ночь на дворе, — повернула голову к герцогу цесаревна Елизавета.
— Да, что-то ты засиделся, Петер, — согласился Карл Фридрих. — Иди спать.
