его бойцом своего гарнизона и прошу содействия в спасении его жизни. Гвардии сержант 3-го разведбатальона 42 гв. полка Я. Ф. Павлов».
— Сергей Иванович! — обратился к главному хирургу госпиталя Серый, увидев того идущего в коридоре.
— Так, тезка, не вовремя, все вопросы потом! На операции — прости. Все потом!
Через три дня все же сумел увидеть того мальчика. Ему сделали операцию — удалили осколок, что попал в основание черепа. Лицо его было почти полностью забинтовано. Через 5 дней мальчишка заговорил, но часто терял сознание. Парнишка не помнил откуда он, не помнил фамилию, но знал, что его зовут Алеша.
Через несколько дней в госпиталь пришла женщина, она искала своего сына …
— Да поймите вы! Нет у нас мальчика по имени Толя. У нас всего три подростка: Миша, Алеша и вот — Сережа. — один из врачей объяснял плачущей женщине, при этом показал на проходящего мимо Серого.
А у Сережки в голове вспыхнули слова из записки, что он хранил в тумбочке: «Толя Курышов»!!!
Серый остановился, как будто наскочил на стенку:
— Как Вы сказали? Толя? А фамилия как?
— Курышов… — женщина вытерла платочком слезы. — Я его на каникулы в Сталинград отправила, к сестре своей… Кто ж знал, что немец туда придет?
— А у него какие-то приметы есть? — задал вопрос Серый.
— Какие приметы? — не поняла женщина.
— Ну, особенности… Родинки, нос картошкой…
Женщина всплеснула руками и прикрыла пальцами правой руки рот, помолчала пару секунд, думая:
— Есть! Есть примета! Брат ему на руке наколку сделал «Толя»! Ох, и выдрала я их хворостиной обоих!
— Постойте — ка, у Алешки такая татуировка на руке. Он сказал, что это память о брате.
Они втроем пошли в палату, где лежал мальчик.
Женщина сперва не узнала в забинтованном мальчике сына, потом взяла за руки и, увидев на руке неровные буквы «Толя», заплакала, запричитала:
— Толечка… Живой, нашла я тебя, сыночек!
Мальчика открыл глаза, посмотрел на женщину и спросил:
— Тетенька, а вы кто?
— Толечка! Ты что? Это я, мамка твоя!
— Мамка… — мальчишка немного помолчал, пытаясь что-то вспомнить. — Тетенька, я — Алеша, я не Толя.
— Давайте выйдем из палаты в коридор! — врач приобнял женщину и стал выводить ее из палаты. Сережка в шоке двинулся за ними.
— Как же так! — рыдала женщина. — Он меня не узнает… Но ведь есть метка на руке… Это его метка — «Толя»! Во и записка, что мальчик принес записку, там написано, что Толя Курышов…
Мама Толи посмотрела на Сережку, который только что принес ей записку Якова Павлова, в честь которого назовут один из легендарных пунктов защиты Сталинграда.
— Послушайте меня. — Врач взял женщину руками за плечи. — Успокойтесь. Такое бывает при ранениях головы — амнезия. Это проходит. Нужно время — память восстановится…
Главврач, при наличии записки и татуировки согласился отдать «Алешу», который Толя его маме для дальнейшего лечения…
В этом госпитале к Сережке приклеилось новое прозвище, правда, не очень отличающиеся от прошлого: был «Сергей — Стреляный воробей», а теперь стал «Пострел» или «Постреленок» (нечто среднее между «пострелом» и «орленком»).
Сережка теперь был в палате выздоравливающих. Главврач так еще и не решил, что с ним делать: отправлять в детдом или оставить при госпитале — он же совсем один, сирота, хоть мальчишка и настаивал, чтоб его отправили обратно в 154 морбригаду, к «своим»… Ему пришло письмо из разведроты, даже «похоронку» прислали, только не было у Сереги тех же чувств, которые были к капитану (майору) Смирнову, «Медведю» Ивану Овчаренко, другим разведчикам В/Ч 01509…
— «Постреленок»… — попросил однажды Саша, старший лейтенант, танкист потерявший зрение. — Спой что-нибудь, муторно на душе.
— Да что спеть-то? — удивился Серый. — Да и не пою я… Не умею.
— Сережа, спой, прошу… муторно мне… ты сможешь. Я знаю.
— Может, Иваныча с гармонью позвать, он сыграет и полегчает? — предложил молоденький лейтенантик Федор. Они все в палате звали друг друга по имени. Какие отчества? Какие звания? Все молодые, нет и 25 лет… 2 месяца бок о бок…
— Сходи, Серенький, позови. Он сыграет. А ты споешь.
Сережка сходил, позвал. Пришел Иваныч, сержант с Донбасса, лет под 40, с гармонью:
— Ну хлопцы, что сыграть? «Темную ночь»? «Платочек»?
— Иваныч, — попросил слепой танкист. — Что Сережка попросит, то и сыграй, а он споет.
— Так что играть-то? — Иваныч спросил Серегу.
Серега смотрел на танкиста и в голове крутилось: «Что сын их больше не вернется и не приедет погостить…» и слова еще одной песни, которую как-то слышал…
— Иваныч, а ты знаешь песню про коногона с пробитой головой?
— Кто ж ее на Донбассе не знает? — он сыграл несколько аккордов. — Она? А ты ее откуда знаешь?
— Она, — согласился Серый. — Только чуть медленнее давай, хорошо?
— Хозяин — барин! — хмыкнул Иваныч. Не спеша зазвучала мелодия…
Серый закрыл глаза и хрипловато начал петь, потеряв связь с пространством и временем… Слова складывались в строки сами собой:
Ле-те-ла с фрон-та по-хо-ро-о-он-ка
На мо-ло-до-го па-рень-ка,
А он жи-во-о-ой ле-жал в во-ро-он-ке…
О-скол-ком ра-не-ный по-ка.
Пробита грудь была осколком
И кровь струилась на песок,
А он мечтал, всего лишь только
Как бы товарищам помог
И грохотали мимо танки…
Чужая речь… а он живой,
И вспоминал отца и мамку,
И автомат сжимал рукой.
Нет, он не плакал, улыбался,
И вспоминал родимый дом,
И пересилив боль поднялся,
И, автомат поднял с трудом,
И в перекошенные лица
Из ППШ хлестнул свинец,
Приблизив этим на минуту
Войны, распроклятой, конец.
Летела с фронта похоронка,
Стучалась в дом к бойцу беда
Но в медсанбат попал мальчонка
Друзья спасли его тогда.
Сережка открыл глаза, Иваныч на
