себе сивушный запах. Кстати, не так уж и сложно. Надо только к Марье заглянуть, она вряд ли самогона пожалеет. На благое-то дело.
И я почти уже повернул в сторону дома яшкиной близкой подруги пышных форм и сурового нрава. Но не сдвинулся с места. Замер и присел рядом с забором.
Какая богатая на события ночь, однако.
Это еще что за тени такие в ночи?
На фоне светлой стены дома промелькнул силуэт высокого мужчины. Он скрылся за углом и присел. Послышался свистящий шепот, но что именно говорилось — не разобрал. Ага, вот еще один! Башка из кустов высунулась, а потом спряталась. Третий пробежал следом за первым.
Снова шу-шу-шу, потом коротко взлаяла собака, но быстро замолчала.
Надеюсь не прирезали псинку.
От забора, совсем рядом со мной, отделилась еще одна фигура. Крадучись, пересек двор и встал рядом с дверью. Странно. Форма немецкая. Зачем бы фрицам окружать дом Бежичей?
Опять шепот.
Я изо всех сил напряг уши, чтобы разобрать, что они там говорят. И отчетливо услышал только слова «курва!»
Да ладно? Пшеки? Какого хрена они забыли в Заовражино? Никакого золота здесь нет, а у них вроде на уме только оно.
Но что бы они там не затеяли, вряд ли это что-то хорошее.
Так, соберись, дядя Саша! Похоже, сейчас придется драться. Своих я не убиваю, но насчет этих пшеков такого уговора не было. Беспредельщики сраные.
Я, пригнувшись, пробежал вдоль калитки и нырнул в куст черемухи. Высунул оттуда голову под прикрытием веток. Голые ветки — такое себе прикрытие, конечно, но по ночному времени не заметят.
В первую очередь, сколько их.
Так. Трое рядом с домом. Один вон в тех кустах. И если бы я планировал учинить какую-то диверсию, то вон за тем столбом поставил бы соглядатая. Чтобы следил, как бы со стороны школы кто не появился.
Вот с того места я и начну. А если там никого, то следующим будешь ты, подкустовный выползень.
Я скользнул рукой за голенище и вынул заточку.
Задумался ненадолго. Может просто тревогу поднять? Тогда сбежится немецкая охрана, и с этих пшеков нацистскую форму вместе с кожей снимут.
А, успеется! Азарт уже защекотал кончики пальцев, так что я переместился вдоль забора и затаил дыхание. Точняк, есть кто-то возле столба! Прижался к нему, как к родной мамочке, чтобы не разглядеть было. Но головой крутит. То в одну сторону посмотрит, то в другую.
Двигался я синхронно с его подбородком. Как только он начал поворачиваться в противоположную от меня сторону, я прыгнул и нанес удар в шею. Заорать он не успел, только рот раззявил.
— Вот курва, ты хотел сказать? — злорадно прошептал я. — Минус один.
Я осторожно опустил тело на землю, и мертвый пшек свернулся вокруг столба каралькой.
А я снова нырнул под укрытие кустов рядом с забором.
Три-два-один. Ну что, отряд не заметил потери бойца?
Я прислушался. Кипиш не поднялся, кусты не трещали. Чисто снял, молодец дядя Саша!
Теперь тот, что в кустах. К нему подобраться бесшумно будет труднее, какая-нибудь ветка обязательно треснет, паскуда. Ну да ладно.
Что там творят остальные трое?
Бл*ха, кто-то уже в дом пролез, дверь приоткрыта! А остальные двое где?
Ага, вон там, зарраза! У окна притаились. Один со ставнями возится, другой на корточках рядом сидит. Спальня не Зоси, а… Как же вторую сестру-то зовут?
Надо их тоже кончать, чем меньше врагов разом, тем лучше.
Главное, чтобы тот, кто в доме не услышал.
Я приготовился к броску и краем глаза заметил движение слева.
Кто-то еще?
Или показалось?
Ничего…
Башка пшека в немецкой фуражке высунулась из кустов на расстоянии вытянутой руки от меня. Вот и умница, иди к папочке, пшек сраный!
Я ухватил его за шею и рванул. Тот издал хрюкающий звук, задергался, грохнул кулаком по забору.
Хрясь!
Шейные позвонки хрустнули, и тело мешком повалилось в кусты. С оглушительным хрустом!
— Тише ты, курррва! — раздалось от дома.
— Все-все, молчу, — прошептал я и перемахнул через невысокий забор.
Минус два. Еще двое и один в доме.
Секунда на выдох — и вперед, пока они не опомнились.
Тот, что сидел на корточках, успел меня заметить и даже открыл рот, чтобы второго предупредить, но тут мой нож воткнулся в его горло. Он забулькал, схватился за шею и повалился на бок. А я уже взмыл на ноги и прикончил второго.
Готово.
Так, теперь тот, что в доме.
Стоп.
Он возился со ставнями, значит зачем-то ему нужно открытое окно. Тот, что внутри, сразу не сообразит, что открыл ему не сообщник.
Так, что там со ставнями?
Я подцепил пальцами крючок, даванул вверх. Сука, неподатливый какой! Понятно, что он так долго провозился…
Я привалился к ставне плечом, крючок звякнул и вывалился из петли. Я осторожно приоткрыл ставню.
Изнутри раздался шепот. Да уж, они и вслух-то шипят так, что хрен разберешь, а уж шепот понять…
— Тсумай дифчина, — повторил голос из дома шепотом. Руки передали через подоконник что-то завернутое в одеяло.
— Ааааа! — раздался женский вопль из дома.
Я быстро перехватил то, что передавал мне пшек. Сверток зашевелился и захныкал. Ну как, сверток! В темноте было непонятно, какого размера этот предмет, а когда я его на руки взял, то собразил, что это. Точнее, кто это. Девчонка Бежич!
— Курва! — раздалось изнутри дома. Потом два выстрела дуплетом. И дикий вопль.
Девочка на моих руках громко заплакала.
— Тихо, милая, все хорошо! — сказал я, прижимая ребенка к себе.
— Руки вверх! — раздался из окна голос Бежича-старшего. И высунулось дуло двустволки.
— Я свой, герр Бежич, — сказал я. — Посмотрите вот сюда, вниз.
— Отпусти девочку, подонок! — прорычал он.
Но в окно выглянул. Увидел два мертвых тела. Еще несколько секунд подержал меня на прицеле, потом опустил ружье.
— Возьмите внучку, она перепугалась, — я шагнул к окну и посадил девочку в одеяле на подоконник. От школы уже слышался топот ног и немецкая речь.
Бежич-старший поднял девочку на руки, и они оба скрылись в доме.
Ф-ух. Бежать уже поздно. Бежич меня узнал, значит отмазаться, что я ни причем, а девочку спас какой-то неизвестный благодетель не получится. Ладно, навру что-нибудь.
Надо только вид принять лихой и придурковатый. Отболтаюсь.
Уклониться я успел каким-то чудом. Почти звериным чутьем. Я прянул в сторону, ударившись локтем об открытый ставень, и мимо уха просвистел нож. Я перехватил руку, вывернул.
Какое тонкое запястье…
— Кто ты такой, курва? — прошипел женский голос.
Твою мать. Твою мать! Твою ж мать… Я замешкался буквально на какую-то долю секунды! Ослабил хватку лишь едва-едва.
И тут же тонкое запястье выскользнуло из руки, а из глаз посыпались искры от дикой боли. В теории, где-то существуют мужики, способные втягивать яйца. Слышал легенды, что какие-то тибетские йоги так могут. Но я ни разу не тибетец, и даже не йог. Так что получив со всего маху коленом в пах, поступил как и любой другой мужик. Скрючился, и хорошо хоть не заорал. Глаза в прорезях маски сверкнули яростной ненавистью. Доминика меня узнала, несмотря на бороду. Ее рука судорожно пыталась нашарить выпавший нож.
Потом взгляд ее метнулся в сторону школы, от которой доносились звуки топота приближающихся шагов. И крики «Хальт!»
Она взмыла на ноги. Опять же за долю секунды до того, как я смог разогнуться и попытаться ее схватить. И стремительной тенью метнулась к кустам.
Во дворе стало тесно от набежавших фрицев. В меня уткнулось дуло винтовки. Я поднял руки вверх и забормотал:
— Нет-нет, не стреляйте! Я Базиль Горчаков!
— Он нас спас, не стреляйте! — по-русски сказал из окна старший Бежич. Все еще прижимающий к себе девочку.
Я хотел крикнуть, чтобы они догнали Доминику, но заткнулся. Сознание ожгла одна единственная мысль — она меня узнала. Если ее не убьют, а начнут допрашивать, Доминика уж точно не станет молчать на мой счет. И тогда…
Тогда не будет ничего хорошего. Кто я такой точно, она не знает, но для фрицев достаточно будет и того, что я никакой не Базиль Горчаков.
Так что я заткнулся и молча принялся отряхивать с одежды налипший, пока я прыгал по кустам, мусор.
Целиться в меня перестали, но гауптман сверлил меня цепким взглядом. Пока остальные фрицы торопливо деловито обшаривали периметр.
Через несколько минут напряженной игры в гляделки, к гауптману подскочил один и доложил, что
