и засунуть ее под веревку, которой он завязывался, я пристально посмотрел на Анну.
— А вот я знаю. Это семя капусты. А еще я знаю, что ее не вырастишь просто бросив семя в землю. Его нужно сначала прорастить, а потом уже росток высадить в землю, поливать его, полоть, бабочек отгонять, которые очень любят капусту лопать, и осенью получить большой и плотный кочан, который в случае, если ума хватит порезать его на ленты и в бочке замариновать, может спасти жизнь в случае голода, да от цинги убережет. И я собираюсь сделать так, чтобы ее начали уже наконец выращивать. И это долгий процесс. Потому что сначала нужно будет объяснить крестьянину, что мало это семя в землю бросить и молиться о дожде.
— Зачем ты мне это говоришь, государь? — через минуту молчания спросила Анна.
— Затем, чтобы донести до тебя одну простую вещь, тетушка. Быть государем — это не только на балах развлекаться, да ледяные дворцы на потеху собственного самолюбия при пустой казне строить. Быть государем означает еще и знать, как капусту выращивать. И один император, что однажды правил так, как никому из нас не суметь, это как раз-таки доказал. Ты же, тетушка, хорошей государыней не станешь никогда, потому что ни слова не поняла из того, что я тебе только что сказал. А призвал я тебя не для того, чтобы о заговорщиках спросить, о них я, слава Богу, и стараниями Андрея Ивановича Ушакова уже практически все знаю, осталось лишь несколько моментов уточнить. Но ты не виновата в том, что дороги у нас слишком длинные и путешествие твое затянулось. Но раз ты здесь, то я лично сообщу тебе новость, — и я вытащил то самое письмо, которое притащил мне Петька. — Иоганн Адольф Второй герцог Саксен-Вейсенфельский, недавно овдовев, прислал мне предложение взять тебя в жены за вполне вменяемое приданое. И я неделю назад ответил ему согласием. Сын у него уже есть, так что дети Иоганна Адольфа не слишком интересуют. Его интересует идея сотрудничества и дружеских отношений с твоим покорным слугой, — и я отвесил ей издевательский поклон. — Так что, можешь приступать к сборам. Александр Иванович будет тебя сопровождать на твою новую родину в Лейпциг, и заодно подпишет там несколько очень важных для меня договоров. Подумай, тетушка, кого ты туда возьмешь с собой, только учти, твоего конюшего я тебе не отдам, мне он сам пригодится. Волконский Никита Федорович намеревается новую породу лошадей, недавно выведенную, улучшить, вот только времени у него нет на это увлечение, занят он дюже. Так что Эрнест Бирон наверняка не откажется стать его послушным помощником в этом нелегком деле, — и я взмахом руки указал ей на дверь. Когда ошарашенная Анна вышла, повиснув на руке у Румянцева, я снова перечитал письмо. Ну, Петька, ну, шельма. Этот проходимец, чью родословную нужно тщательно просмотреть на некие корни, умудрился такой залежалый товар как бывшая герцогиня Курляндская продать за какие-то смешные пятьдесят тысяч рублей приданого и кое-какие торговые льготы. Это уметь надо, на самом деле.
— Государь, все готово, — я бросил взгляд на сундук с семенами. С собой возьму в поездку вместе с большим атласом по растениям. Если что не узнаю, то в атласе и посмотрю. Так же, как и огородника главного с собой заберу, за поездку сумею так хвоста накрутить, что будет рефлекторно мичуринством заниматься.
Встав, я одернул сюртук. На сегодня мне предстояло еще одно дело.
Казематы вотчины Ушакова давили. Они были сделаны специально с низкими потолками, и давили, не давая выдохнуть. Но было на удивление сухо, довольно чисто и никаких крыс.
— Мяу, — мне навстречу вышел огромный кошак и сел прямо на пути моего следования, принявшись умываться. Ну вот и причина, почему крыс нет. Я присел на корточки и протянул руку, чтобы его погладить. В ответ кот демонстративно зашипел и отпрыгнул в сторону.
— Надо же какой надменный, даже не потрогать тебя, — я усмехнулся и поднялся, снова ощутив давящую массу серого потолка, что особенно сильно ощущалось при моем росте.
Камера, в которой сидел Толстой, располагалась посредине довольно длинного коридора, освещенного как в средневековье факелами.
Я остановился напротив и смотрел на него через толстую металлическую решетку. Толстой, заметив, что к нему пришли, поднялся и подошел вплотную к прутьям, схватившись за них.
— Здравствуй, государь, ты наконец решил мою судьбу? — он оскалился, я же задумчиво смотрел на него. По моему приказу его кормили, давали воду, чтобы грязь смыть не реже одного раза в две недели. У него даже матрас, набитый соломой был, прямо Хилтон, мать его. Но Толстой ждал ответа, я же повернулся в сторону и тихо позвал.
— Андрей, Борис, вот видите, я обещал привести вас к вашему брату, чтобы вы увидели, что он жив, — ко мне несмело подошли два мальчика лет восьми-девяти и с любопытством посмотрели на Василия.
— Вася, — мальчики подбежали к решетке, а явно растерянный Толстой присел на корточки и принялся взлохмачивать им волосы, обоим одновременно. — А Васька говорил, что тебя убили, или казнили, потому что ты как тать стал, — наперебой загомонили они. — А нас к государыне взяли, пажами, смотри какой костюм, он новый, представляешь?
— Да-да, представляю. Вы за пару месяцев как вымахали, прямо настоящие мужчины.
— А еще, нам поручили шлейф за государыней нести на свадьбе, представляешь? — они так спешили поделиться своими успехами, что я даже плохо понимал, кто из них в этот момент говорит. — А еще нас учат. И Ваську учат, его в Императорскую канцелярию определили и им сам Дмитрий Кузин, личный секретарь государя занимается.
— Андрей, Борис, нам пора, — вперед выступил Митька и протянул руки, чтобы мальчики за них взялись. — Государыне могут понадобиться ваши услуги, и она огорчится, если вас не дозовется.
— Нам пора, Вася, — Андрей протянул руку и коснулся его щеки. — Ты же скоро выйдешь отсюда?
— Конечно, Андрюша, конечно выйду, — Толстой говорил, сжав зубы.
Я подождал, когда Митька их уведет, и только после того как хлопнула дверь, повернулся к все еще сидящему на корточках Толстому.
— Было нетрудно выяснить, что после того, как ваши старшие отдали Богу душу, ты взвалил на себя заботу о своих малолетних родственниках, — довольно равнодушно сообщил я