и сейчас по правде сказать не знаю ответа, — смущенно и робко сказала она, потупившись. — Но то, как вы защищали меня. Как добивались... В общем, может как вы выздоровеете, мы снова встретимся? Вы любите театр?
Я не знал, что ответить. Сказать «да»? Но сколько можно! Стоило ей поманить пальчиком, и я бежал за ней, а что получил? Чуть не убили в Хитровке, поучаствовал в не нужном поединке кружка фехтования, где мог получить натуральное ранение. Так еще и недоброжелателя там себе на ровном месте получил. И все ради чего? Ради ответа «не знаю»? При этом она ветреная, любит влезать в неприятности и ей плевать на чувства окружающих! Даже сейчас я не знаю, что ее привело ко мне.
Красивые зеленые глаза, казалось, проникали в самую душу. Вся внутренняя накрутка, что от Лиды одни неприятности и нужно держаться от нее подальше, она не та Катя, которую я любил в прошлой жизни, грозила вот-вот рухнуть под напором этих удивительных глаз. До боли сжав ладонь левой руки, так что ногти впились в кожу, я наконец смог ей ответить.
— Нет.
Слово далось с трудом, но после него стало чуть-чуть легче. Словно некая пелена спала. Лида вздрогнула и посмотрела растерянно.
— Что «нет»?
— Не люблю. Театр.
— А цирк? Может, гуляете по парку?
— У меня нет на это времени, — после первого «нет» дальше отказывать было проще. — Служба. Преступники сами себя не поймают, знаете ли.
— Понимаю, — расстроенно чуть ссутулилась Лида. — Тогда, как освободитесь, я буду рада, если вы посетите наш дом. Я живу на Большой Лубянке, дом семнадцать. Приходите. Я скажу слугам, чтобы вас впустили. Если меня вдруг не будет, оставьте записку, когда и как мы можем встретиться. До свидания, Григорий.
— До свидания, — сдавленно прошептал я.
После ухода Лиды я чувствовал себя подавленно. Вроде сделал все правильно, нужно в себе до конца разобраться, а все равно так паршиво я себя еще никогда не чувствовал.
Вернувшиеся Константин с Леонидом смотрели на меня неодобрительно. Константин еще и не забыл в очередной раз облить меня презрением. А через пятнадцать минут в палату зашел врач с чуть светящейся переливами зеленого и красного цвета колбочкой в руках. Нес он ее как величайшую ценность. Взгляды продолживших играть в шахматы офицеров тут же прикипели к колбочке. Врач прошел мимо них и остановился возле меня.
— Ну-с, голубчик, уже сегодня вы вернетесь в строй, — воодушевленным голосом заявил медик.
В круглых очках с короткой ухоженной бородкой и белой шапочкой он выглядел как врач с картинки детского произведения.
— С чего это? — я настороженно уставился на колбочку.
Следом за врачом мышкой в палату прошмыгнула медсестра и тут же кинулась ко мне, начав разматывать повязку на плече.
— Что же вы голубушка задерживаетесь, — пожурил ее врач. И тут же ответил на мой вопрос. — Вам невероятно повезло, молодой человек. Вам оплатили применение настоя регенерации. Очень дорогой, но невероятно эффективный алхимический препарат. Если его влить сразу, то спасет даже при смертельном ранении.
— И кому я обязан?
Врач вопросительно посмотрел на медсестру.
— Настой оплачен госпожой Воронцовой, — пискнула та, окончательно освободив мою руку.
— Не нужно, — ту же заявил я.
Я не понимал, зачем Лида пошла на это, и от того принимать ее помощь не хотел. Хотя в груди приятно заныло от ее заботы.
— Голубчик, не говорите глупости, — прожурчал добродушный голос врача. Было видно, что ему самому хочется посмотреть на действие лекарства и все мои возражения он просто не примет. — Настой уже оплачен, и я обязан его применить на вас. Так, давайте сюда свою рану.
Я покосился на плечо. Пуля вошла в него сверху и прошла навылет, почти впритирку с костью, лишь чудом ее не задев. Входное отверстие выглядело ровным небольшим кругом, из которого слегка сочилась кровь. Врач встал сбоку справа от меня, рядом с медсестрой, которая схватилась за освобожденную от повязки руку и цепко сжала ее.
— Чуть-чуть пощиплет, поэтому постарайтесь не дергаться, — посоветовал медик и аккуратно начал лить светящийся раствор на рану.
— Тссс... — зашипел я, сжав челюсть.
Про «чуть-чуть» он изрядно преуменьшил. Было чувство, словно кипятком ошпарили. Рука рефлекторно дернулась, но медсестра сумела удержать ее в одном положении. Поверхность раны запузырилась, пошел небольшой дымок. Через несколько секунд боль стала стихать, а потом и шипение прекратилось. Рана на глазах зарубцевалась, оставив после себя небольшой круглый шрамик. Заставив меня выгнуться каким-то невообразимым способом, врач полил из колбочки и выходное отверстие. Процесс повторился.
— Ну вот и все, — ополовинив колбочку, заявил доктор. — Собирайтесь молодой человек и подходите в мой кабинет. Я еще проведу диагностику, но на моей памяти после настоя регенерации еще не было рецидивов.
Облегченно выдохнув, я посмотрел в спину уходящих медика с его помощницей. Оглядел палату, наткнувшись на два завистливых и недобрых взгляда... И поспешил выполнить просьбу-приказ врача. Помогли — спасибо. Пора и честь знать.
Уж не знаю, как они это сделали, но прачки больницы сумели отстирать мой костюм от крови и проблем, в чем возвращаться домой, у меня не возникло.
Марина Сергеевна оказалась дома и встретила меня одновременно удивленно и радостно.
— Ох ты ж господи, Григорий Мстиславович! Вы вернулись! А ведь слухи ходили, что вас серьезно ранили. Да и в газете о том писали. Значит, правду говорят, что на магах как на соб... ээээ... быстро все заживает? — тут же поправилась она.
— Лекарства хорошие были, — буркнул я, вспомнив о странной заботе Лидии.
— Да вы проходите. Кушать хотите? Скоро картошечка сварится. А у меня и селедка соленая есть. И капустка квашеная. Не беспокойтесь, такому герою сегодня все бесплатно!
Отказываться от предложения я не стал. Обед в больнице был для моего организма, не евшего больше суток, откровенно скудным, да и потеря крови сказывалась сильной слабостью. Пока купчиха накладывала на стол, я внимательно слушал ее щебетание. Как местные отреагировали на наше громкое задержание преступников. Оказалось, что Алябьева арестовали без меня и уже забрали в жандармерию. Как бы мне не прилетело, что раньше о его связях с криминалом не рассказал. Он ведь моих завербованных мужиков покрывал, а те вроде от своего «промысла» не отказались.
Вообще, жандармов люди не любили, но задержание двух бомбистов,
