февраля, среда. Ты пять суток спал беспробудно, мы уже не знали, что думать…
В коридоре послышались уверенные шаги, из-за поворота появилась внушительная фигура начальника госпиталя.
Увидев меня и маму, он резко остановился, закрыл глаза и потряс головой.
– Это не галлюцинация, товарищ подполковник, – сообщил я. – Всё зажило, правду говорю. Прикажите снять повязки, а то я их сам сдеру. Чешется же страшно!
– Я тебе сдеру! Ну-ка быстро в палату на осмотр. Надежда Викторовна, подождите здесь, пожалуйста. Вон, присядьте на стул. Мы недолго.
Однако получилось долго. Где-то около часа, включая рентген. Всё это время мама (теперь я знал, как её зовут – Надежда Викторовна) терпеливо ждала в коридоре, – авторитет начальника госпиталя и его властная манера общения, судя по всему, не оставляли шансов на противодействие. Да и зачем? Врачам нужно верить. За исключением тех случаев, когда верить не надо.
К чести товарища подполковника, он принял моё, по его же словам «чудесное исцеление», как профессионал. То есть быстро и без обиняков. С другой стороны, куда ему было деваться, когда даже рентгеновские снимки показали, что пациент практически здоров, а тщательный осмотр это подтвердил?
– Если бы мне ещё неделю назад сказали, что тринадцатилетний мальчишка с твоими травмами встанет с постели через пять дней, я бы рассмеялся такому человеку в глаза. Пятьдесят – ещё куда ни шло. И то… – он неопределённо пошевелил пальцами. – Жалобы есть? Хоть малейшие?
Повязки и гипс с меня сняли, как только рентген показал, что всё в норме. Рана на бедре тоже затянулась до такой степени, что товарищ подполковник, недоверчиво качая головой, снял швы.
– Нету, – сообщил я, с наслаждением почёсывая левое запястье. – Хотя нет, вру, имеется одна.
– Какая? – взгляд Ильдара Хамзатовича обострился.
– Есть хочу. Сейчас бы борща да пюрешки с котлетами. А сверху компотом запить. Эх… – я сглотнул слюну.
Есть и правда хотелось. Сплошная физиология, подумал я. В туалет, почесаться, борща с котлетками. А узнать, какой сейчас год, например, или как зовут моего здешнего папу, если он есть, и кто он, ты не хочешь? Хочу. Но спрашивать не буду. Сумасшедшим, возможно, не сочтут, но на долгое медобследование куда-нибудь могут запросто отправить. В Мары или даже в Ташкент.
Так, уже какие-то другие города вспоминаю, хорошо. А ну-ка, столица нашей Родины? Москва. Ещё есть Ленинград. Но это бывшая столица, при царе была и какое-то время после революции. Великой Октябрьской социалистической. И Киев – древняя столица Руси. Я и мои родители – русские люди, но сейчас мы живём в Туркмении. Точнее, в Туркменской Советской Социалистической Республике, одной из пятнадцати республик, входящих в СССР наряду с главной – Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой. Сокращённо – РСФСР. Возвращается память. Жаль, пока не моя. Или не жаль. Кто знает, что там в моей памяти сидит. Может быть, та неведомая сила, которая перенесла моё сознание в тело этого мальчишки, который, насколько я понимаю, вообще живёт на другой планете, посчитала необходимым придержать мои воспоминания. Хотя, если сосредоточиться…
Я сосредоточился. Перед внутренним взором забрезжили какие-то обрывки. Горная трасса. Опущенный верх машины. Руки на руле. Скорость и ветер, треплющий волосы. Резкий поворот и сразу передо мной двое – мальчик и девочка. Ему лет двенадцать-тринадцать. Ей – пять-шесть. Выскочили на дорогу, замерли в ужасе, глядя на вылетевшую из-за поворота четырёхколёсную смерть. Руки сцепили крепко, словно это может помочь. Создатель, откуда они взялись… Тормозить поздно – не успею. Объехать тоже – слева скала уходит вертикально вверх, места не хватит. Говорили умные люди – ставь антиграв, опасно ездить без него. Не послушал, идиот, полной аутентичности захотел. Теперь плати.
Резко выворачиваю руль вправо, пытаясь объехать детей по обочине и надеясь, что низкий центр тяжести машины не даст ей перевернуться. Объехать удаётся. Но машину заносит, она ударяется кормой об ограждение и… Пластмонолитовая панель, которая должна выдерживать подобные удары, не выдерживает. Её срывает, и машина, валится вниз по каменистому склону. Последнее, что я вижу – кренящееся в лобовом стекле небо и блеснувший под солнечными лучами краешек моря на горизонте. Затем страшный удар, короткая, словно вспышка, боль и темнота. Это что же получается? Здесь, как говорят, я спасал котика, а там, дома (где бы ни был этот дом) – детей. С практически одинаковым результатом. Других спас, а сам…того. Но в результате тоже спасся. Только каким-то совершено невероятным образом, который ещё предстоит как следует осознать. Но горная трасса, дети, машина… Как-то всё слишком похоже на Землю. Кроме слова антиграв. Антиграв – это гравигенератор. Устройство, уменьшающее воздействие гравитации на тот или иной объект. Для инженера-пилота Кемрара Гели привычное и хорошо знакомое (даже схема мелькнула смутно в памяти). А вот для мальчика Серёжи фантастическое.
Что ещё? Что-то было. Не просто слово, что-то зримое и, опять же, фантастическое для земного мальчика Серёжи и вполне обычное для Кемрара Гели – инженера-пилота экспериментального…
Вот оно!
Конечно же!
Море на горизонте, сверкающее под солнцем. Только солнце не одно – их два. Первое, летнее, жаркое – высоко, чуть ли не в зените. И второе, медленно встающее над морем, вслед за первым, – маленькое, голубоватое, слепящее…
Система двойной звезды. Точно не Земля.
Кстати, о мальчике Серёже. Где он? То бишь, где его сознание? Здесь, в этом теле, только память и то кусками, а самого его нет. По крайней мере никто не требует освободить его голову, не бьётся в истерике и не трясётся от страха. Как уже было замечено, никакого раздвоения личности.
Так где же он, если я здесь?
На секунду я представил, как земной мальчик Серёжа открывает глаза и обнаруживает себя на другой планете в теле взрослого мужчины – инженера-пилота экспериментального звездолёта «Горное эхо» по имени Кемрар Гели. Н-да. Пожалуй, такого детская психика может и не выдержать. А может и выдержать – детская психика штука гибкая… Но всё равно – ужас.
«А твоя ситуация – не ужас?» – спросил я себя и тут же сам себе ответил: «Ты взрослый. А он ребёнок. Ему в тысячу раз хуже».
Конечно, если мы действительно поменялись сознаниями. Но может быть и совсем другой вариант. А именно: спасатели нашли на дне пропасти изуродованную машину и в ней мёртвое – мертвее не бывает – тело тридцатидвухлетнего инженера-пилота Кемрара Гели. Необратимая смерть мозга. Оживление невозможно. Медицина бессильна. Всё кончено.
– Серёжа, алё! Эй!
Голос Ильдара Хамзатовича возвращает меня в реальность. В эту реальность.
– Простите, задумался, – я улыбнулся.
– Задумался… Голова не болит, мыслитель?
– Вы уже спрашивали. Не болит.
– Кстати, о голове. Точнее, о твоих глазах. Ты же, вроде, очки носил?
– Э… ну да, носил, – не стал
