В той жизни трупов было достаточно, хотя по большому счёту ни в одной из смертей моей прямой вины не было. Ладно, поможем бабушке… Сказал дедушка, хмыкнул я про себя.
Приглашаю её в процедурную, закрываюсь изнутри, предупредив на всякий случай Лену, что в ближайшие минут пятнадцать-двадцать я буду занят. Она кивает, но по её глазам ясно, что она не совсем понимает, что я собрался делать с пожилой женщиной в процедурной. А я объяснять не хочу, неохота ничего придумывать – правду-то я всё равно сказать не смогу.
Прошу Юрикову лечь на кушетку, где обычно проводятся всякого рода перевязки. Чтобы не волновалась, задаю отвлекающий вопрос:
— Семья у вас большая, Степанида Георгиевна?
— Трое детей, ещё двое померли младенцами. Внуков семеро.
— И небось все разъехались?
— Старшая дочь в селе живёт, за односельчанина вышла, трое детей у них.
— А имя у вас какое необычное, почему вас Степанидой назвали?
— Так это в честь бабки, — сипит она. — Доктор, а вы что хотите делать? Укол?
— Массаж. Специальный массаж щитовидной железы, во время которого вы можете почувствовать лёгкое тепло. Это новая методика, поэтому просто расслабьтесь и… И лежите смирно.
Я засёк время, когда начал свои манипуляции, а когда вышел из безвременья, вытирая рукавом халата выступившую на лбу испарину, оказалось, что прошло всего девять минут с хвостиком. Не только просканировал, но и вернул щитовидку в нормальное состояние. Прикинул, что на восстановление энергии понадобятся где-то сутки, и остаток дня с чистой совестью я могу просидеть в ординаторской на диванчике.
А вообще стал замечать, что с каждым разом времени на восстановление сил уходит всё меньше. Понемногу, но меньше. Словно бы я преодолевал уровень за уровнем в компьютерной игре, прокачивая своего героя. Может, через пару лет я смогу лечить четвёртую стадию рака чуть ли не по щелчку пальцев? Ну или хотя бы лет через десять?
Ой, не загадывай, Арсений, а то для таких мечтателей поговорка есть: «Человек предполагает, а Бог располагает». Поглядят в небесной канцелярии, что я тут лечу всех налево и направо, что из-за меня Земле грозит перенаселение, почешут репы и решат браслет у меня изъять. Ну или как-то его дезактивировать. А то и меня самого. Бр-р-р-р…
— Доктор, — тихим голосом вернула меня в действительность Юрикова, осторожно ощупывая шею. — Вы с меня только что словно тугой ошейник сняли. Я теперь снова могу нормально дышать.
— Не только дышать, но и есть, — сказал я устало. — Только я вас попрошу о массаже особо не распространяться, так как это новая, ещё официально не зарегистрированная методика, и за её применение я могу получить нагоняй.
— Конечно, — округлила глаза женщина, прижав руки к груди. — Конечно, я буду молчать, как рыба!
— Я вам верю, Степанида Георгиевна.
Сейчас мы были похожи на двух подпольщиков, готовящих заговор против какого-нибудь царского сатрапа. Ну а что, зачем мне лишние вопросы от вышестоящего руководства? А тут мы с пациенткой договорились, что диагноз остаётся прежним, и лечение будет проводиться согласно стандартным схемам.
— Вообще вам не помешает подлечиться, — говорил я Юриковой чуть ли не на ухо, провожая её в палату. — Будем проводить щадящие процедуры. Капельницы оздоровительные и всё такое.
Закрыв дверь палаты, я направился было в ординаторскую с намерением прилечь или хотя бы присесть на диван, а то ноги после сеанса исцеления слегка подрагивали, как услышал голос Лены:
— Арсений, тут тебе какой-то Гришин звонил, пока ты в процедурной был. Сказал, что перезвонит через десять минут, как раз уже сейчас должен.
— Гришин? — переспросил я. — Ну давай подожду.
Я только присел на кушетку рядом с постом дежурной, как заверещал телефон. Лена подняла трубку, покосилась на меня:
— Да, здесь, сейчас передам.
Я взял трубку, услышало в мембране знакомый голос:
— Арсений Ильич, добрый день! Это Гришин. Звоню напомнить, чтобы вы не забыли посмотреть завтра по телевизору концерт из Кремлёвского Дворца съездов. Наш хор исполняет две ваших песни «Выйду ночью я в поле с конём» и «Ты неси меня, река». Изначально вместо одной из них рассматривался вариант с песней «Отчего так в России берёзы шумят», но редактора не устроила строчка, где поётся про оторвавшийся с ветки берёзовый лист. Сказал, что это могут воспринять в контексте отрыва гражданина от общества, или вообще от линии партии. Чушь, конечно, но переубедить мне его не удалось. Впрочем, грех обижаться, две песни прозвучат, одна в первом отделении, вторая – во втором. Трансляция торжественного заседания начнётся в 17 часов, а после неё сразу показывают концерт. У вас есть где посмотреть?
— У соседей есть телевизор. А как публика приняла ваше выступление?
— Хм… Пусть это станет для вас приятным сюрпризом, — я прямо-таки видел его довольную улыбку. — Кстати, в песне «Ты неси меня, река» мы кое-что изменили по сравнению с тем вариантом, который вы видели. И это вызвало, скажу вам, большой эффект. Подробности позже, при личной встрече. А второй повод, по которому я вам звоню… Помните, мы говорили насчёт Семибратова? Ну, который председатель Облпотребсоюза… У вас 14-го числа выходной?
— Это воскресенье? По идее да, выходной.
— Вот и прекрасно! Андрей Васильевич готов прислать за вами в Сердобск автомобиль с личным водителем. Обратно вас тоже отвезут в тот же день. Устроит вас такой вариант?
Я прикинул, что на следующее воскресенье у меня вроде никаких планов нет и дал согласие, продиктовав сердобский адрес, по которому следовало прислать машину.
Учитывая, что мы с Петром после смены вернулись домой в начале седьмого, торжественное заседание, посвящённой 59-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, уже шло вовсю. Но меня интересовал последовавший за ним концерт мастеров искусств, а к этому времени мы уже сидели перед телевизором, снова ужинали. На этот раз я купил разных сладостей к чаю. И дико извинялся, напрашиваясь посмотреть концерт, при этом не разглашая раньше времени тайну своего в нём участия, в том смысле, что парочку моих песен, заимствованных у «Любэ», исполнит народный хор профсоюзов под управлением Октября Гришина.
— Скукотища, — зевнул Пётр, глядя как какой-то тенор заунывно исполняет арию Канио из оперы «Паяцы».
— Сегодня наш пензенский хор профсоюзов
