народу. Это потом участковых совсем затюкают, будут только ходить и бумажками по нужной форме от всего отписываться, да протоколы полулиповые по административке строгать. А здесь что опер (хотя сейчас, в семьдесят восьмом, их называют инспекторами уголовного розыска), что участковый — бдят и таких как я прошлый исправно ловят.
Чем опер отличается от участкового? Если объяснить простыми словами, то методами работы. Вот поставили перед ними задачу — пойти в лес, найти и доставить лося. Опера приведут ежа и зайца, каждый из которых признается, что он — лось. А участковые — принесут объяснения от барсука, лисы, волка, медведя и остальных обитателей леса о том, что в данном лесу лось не проживает.
Я вошел в кабинет без стука. Три стола, и за каждым сидит сотрудник в форме. Хм… В эти времена инспекторов угро разве обязывали ходить в форме? Наверное…
Из всех троих офицер только один — Трубецкой, остальные сержанты. Младшие инспектора, получается.
Сержанты ковырялись в бумажках, что-то писали. Свет-Антошенька тоже был занят важным делом. Закинув ногу на ногу и развалившись в кресле (у остальных были убогие стулья), сминал исписанные бумажки и швырял в фотокарточку какого-то урки на ориентировке на стене.
Услышав звук открывающейся двери, Трубецкой мигом принял рабочее сидячее положение и даже уперся взглядом в листочки на столе, изображая вид сосредоточенный и сознательный. Но я-то видел, что бумажки с текстом лежат вверх ногами.
— Морозов! — с облегчением выдохнул инспектор, увидев, что вошел я, а не Кулебякин.
Думал, что шеф нагрянет. Конечно, кто еще без стука посмел бы.
— Что хотел? — небрежно бросил он, вмиг включив начальника.
Оно и понятно, он на своей территории, а я если пришел сюда, значит, просить буду. Но ни о чем просить его я не собирался.
— Ты уже в курсе, что Серый из дежурки смылся? — с порога спросил я.
— А тебе-то что?
— Адрес его напиши мне, я его задерживать поехал.
— Чего-о? — Трубецкой уже было вальяжно развалился вновь в своем креселке, но тут снова принял сидяче-бодрое положение, проняло. — Это с какого перепугу?
— Личное распоряжение майора Кулебякина, иди у него и спрашивай, почему меня отравил. Или меня проверить хочет, или в тебе усомнился. Короче, адресок давай, Серого вернуть надо… Там инспектор ПДН ждет.
— Шиш тебе, а не адресок, — осклабился тот.
— Ну и ладно… Мне же проще, — невозмутимо пожал я плечами. — Пойду начальнику этот шиш и передам. Объясню, почему не выполнил приказ.
— Передай Петру Петровичу, что я сам привезу Серого. Не хватало, что бы какой-то собачатник мой контингент задерживал и доставлял. Сам разберусь…
Зацепил я его, как и планировал. Все же Трубецкой любил выслужиться и не мог просто так спустить, что Кулебякин вдруг поручил мне его оплошность исправлять. Ведь Серов, я так понял, числился за ним. Он его задержал.
Я вышел из кабинета, будто не солоно хлебавши, а Антошенька торжествовал. Я его гаденькую улыбку даже спиной чуял. Ничего. Пусть считает себя победителем, а мы проследим за ним. Посмотрим — куда пойдет.
И он пошел… Я спрятался в закутке коридора и стал ждать. Через минуту из кабинета торопливым шагом вышел сам Трубецкой. Есть! Сработало… Антошенька куда-то спешил, наверное, крепить Серого.
Я вышел за ним на улицу. С улицы Кирова он перешел на Ленина и потопал по тротуару. Я за ним, держась на безопасном отдалении. Особо не прятался, просто шел и буднично мелькал среди граждан. Трубецкой меня не спалил, ведь и в мыслях не мог допустить, что за ним следят. А особой оперской чуйкой он оснащен не был. И слава богу. Поэтому слежка далась мне относительно легко. Даже немного обидно было, что никаких усилий не пришлось приложить. Ведь я так все это придумывал…
Город маленький, за полчаса можно его пройти насквозь. Наверное, поэтому Трубецкой пошел пешком, не взял служебный жигуль. Или, может, не поэтому?
Он подошел к пятиэтажке и скрылся в первом подъезде. Серый — не дурак, дома его не будет, он же только что сбежал. Уж я-то его знаю… А вот Антошенька его плохо знает.
Я притаился за березкой через подъезд и стал ждать. Так и есть — через некоторое время оперативник вышел, и вышел один. Видно было, как зло поправляет сбившуюся фуражку. О чем-то поспрашивал бабулек на скамейке, постоял, помялся и направился в сторону ГОВД.
Что ж… Подъезд я теперь знаю, а вот квартиру… Но ничего, выясним. Только не сейчас, чуть позже — мне форму приметную надо скинуть и облачиться в гражданского человечка.
Штатская одежонка в кабинете у меня была. Видно, как сменка хранилась, комплектом, потому что немного потертая и совсем не модная оказалась. Но чистая, выстиранная и с запахом «Лотоса» — сейчас все аккуратные граждане именно так и пахли.
Я предположил, что сменка нужна была моему предшественнику для занятий с собакой. Ведь форму часто нельзя стирать. А китель — и вовсе только химчистка. Но судя по чистоте сменной одежки — с Мухтаром Сашок не особо любил возиться. Оно и заметно, ведь Мухтар со мной будто бы совсем заново знакомился. А мне не в падлу, тем более что для моего плана как раз нужна собака, вот и прогуляю заодно пса.
Я переоделся в гражданку, дежурному сказал, что если начальник спросит, то я повел Мухтара за город дрессировать. Учить след искать на открытой местности. Там простору больше и никто не мешает педагогическому процессу.
Вообще мое должностное положение мне определенно начинало нравиться. Сам себе режиссер, что называется. Никому, кроме Кулебякина, не подчиняюсь. Нет у меня кинологического отделения, один я на весь ГОВД. Соответственно, и начальника отделения у меня нет. Красота… А то пришлось бы еще одного человека ненавидеть.
Хотя я тут на днях прочитал, что кинологи могли быть к уголовному розыску по штатке приписаны, но в нашем ГОВД такой маленький уголовный розыск, что к ним никого, очевидно, не приписывали. И это очень гуд — не хватало еще, чтобы моим руководителем стал Антошенька.
С такими оптимистичными мыслями я нацепил Мухтару поводок и ошейник и пошел тем маршрутом, которым недавно меня Трубецкой водил. Пришел во двор пятиэтажки, не вызывая никаких подозрений. Обычный гражданин выгуливает необычно большую псину. С кем не бывает.
С толпой слиться, конечно, не удалось, все-таки советский двор сейчас — этакий живой организм. Одно целое, где все друг
