всего наши выпускники так и делают. И в Корабельном у нас только один дом...
Женщина написала на листочке адрес и протянула его мне. Я взялся за край бумаги, но настоятельница не спешила отпускать его из пальцев.
— Вы ведь не обидите мальчика, мастер Чехов? — уточнила она.
— Не обижу, — честно пообещал я и получил записку. — А вам рекомендую все же вызвать стихийника, чтобы он грамотно уничтожил все эти документы.
Я указал на коробки. Ольга тяжело вздохнула и ответила
— Все не нужно. Здесь ведь хватает документов, которые могут когда-нибудь пригодиться нашим воспитанникам.
— И много их оказывались востребованы? — спросил я, и настоятельница с грустью ответила.
— Ничтожно мало. Но все же я не имею права лишать хоть одного человека шанса однажды найти своего ребенка, которого он когда-то отдал в приют.
Я совсем иначе взглянул на коробки, набитые документами. А затем уточнил:
— Вы все делаете одна?
— Если однажды откроются секреты приюта, то пусть будет одна виновная. Я согласилась взять на себя эту ношу и буду нести ее всегда.
— Мы вас не выдадим, — пообещала Арина Родионовна.
Мне понравилось, что она даже не сомневалась в том, что я с ней согласен.
Настоятельница улыбнулась.
— Спасибо.
— И знаете, у меня есть к вам просьба, — неожиданно выдал я. — В небольшом городке, Новорильске открыт маленький приют на дому. Женщина взяла на воспитание несколько девочек, от которых отказался отец. Их матерей нет в живых.
Настоятельница преобразилась, потеряв растерянный вид. Она раскрыла ежедневник и быстро вписала название города.
— Опекунша их не обижает? — деловито осведомилась она.
— Женщина она замечательная, — заверил я настоятельницу. — Сама из безродных. И по стечению обстоятельств является тетушкой девочек.
Женщина нахмурилась
— Вот оно что, — пробормотала она. — Разлучать сестер нельзя. Дать им фамилию уже не получится.
— За этим дело не станет. Их брат недавно сделался главой семьи и, насколько я понял, он может объявить их родней. Но дело в том, что дети живут своим хозяйством. И хоть не голодают, но помощь была бы не лишней. Их судьбой решил заняться один из моих родственников.
— Так за чем дело стало? — удивилась женщина.
— Опекунша может претендовать на должность настоятельницы, насколько я понял. Она никогда не была замужем и с добром относится к детям. Быть может, вы могли бы посодействовать в ее назначении?
Ольга прищурилась.
— И сам адвокат Чехов ручается, что та женщина достойна такой должности? — уточнила она.
— Я был там и говорил с Осенней, — ответил я. — Видел детей, которые живут в доброй семье. И я бывал в приюте, где детей бьют розгами и настоятельница заботится о своем имени. И поверьте, я могу увидеть разницу. Было бы здорово, если бы такая женщина стала настоятельницей приюта. Она продолжила бы заниматься тем, что любит, и помогать детям найти себя в жизни.
— Как вы, — вторила мне Нечаева.
Женщина кивнула и положила ладонь на квитанции и чеки от Семена.
— Понимаю. И раз вы обратились ко мне с этим вопросом, то я сделаю все, что от меня зависит, чтобы помочь с назначением той женщины. И надо будет позаботиться, чтобы ее воспитанницы попали в приют, где она будет служить.
— Я могу прислать к вам человека, который знает о ней больше. Если не возражаете. Только учтите, что он выглядит немного зловеще.
— Меня таким не напугать, — усмехнулась Ольга.
— Зимин тоже был когда-то безродным. И потому имеет крутой нрав. Но сердце у него справедливое.
— Это главное, Павел Филиппович. Неважно, какие мы снаружи. Куда ценнее то, какие мы внутри.
Я поклонился:
— Спасибо за помощь.
— И вам за понимание.
Женщина попыталась встать, чтобы нас проводить, но Арина Родионовна обогнула стол и положила руку на плечо настоятельницы.
— У вас давно был перелом? — спросила она негромко.
— Как вы догадались? — удивилась Ольга и тут же добавила, — Почти три месяца прошло. Целители велели лежать, и тогда заживление пройдет быстрее. Но некогда мне отдыхать.
— Понятно, — улыбнулась девушка, и с ее пальцев потек свет.
Я зажмурился от яркой вспышки. Настоятельница охнула и испуганно посмотрела на Нечаеву. А потом провела рукой по колену.
— Да быть такого не может, — пробормотала она и вновь взглянула на Арину. — Не может быть.
— Хотя бы денек надо отлежаться, и тогда совсем не будет болеть, — пообещала девушка и направилась ко мне.
Я заметил, что помощница слегка побледнела. Видимо, все же лечение далось ей тяжеловато. Потому предложил ей руку и, убедившись, что спутница не собирается упасть, попрощался с Ольгой.
Та продолжала сидеть на своем потертом кресле и оторопело смотреть на нас.
Мы прошли по коридору в холл, и попрощавшись с матерью-привратницей вышли из здания. На свежем
