что тоже вряд ли произвёл впечатление дон Жуана. Поцелуй вышел детским — нелепым и коротким.
Отпрянув от меня, Злата всхлипнула. Из глаз её брызнули слёзы.
— Ах, Константин Александрович! — воскликнула она и, развернувшись, бросилась бежать к лестнице, ведущей на жилые этажи.
Я проводил девушку взглядом. Машинально вытер рукавом губы. Пробормотал:
— Н-да, дела…
Решил всё же проветриться, дошёл до входной двери в корпус, распахнул. И тут же меня чуть не смело ураганом.
Агата. Брюнетка, влетев в здание, бросилась вверх по лестнице — следом за сестрой. А за Агатой вошёл раздосадованный Борис. Он, видимо, планировал догонять даму, но, увидев меня, изменил планы. Замер.
— Нехорошо, Ваше высочество, — покачал я головой.
Борис покраснел, как рак, но ответил с вызовом:
— Что «нехорошо»? Я ничего не делал!
— Вот это-то и плохо, — удрученно сказал я. — Любовь — она, знаете ли, как костёр…
Борис подождал, потом развёл руками:
— А окончание метафоры будет?
— Не в этом мире. Давайте-ка пройдёмся, Ваше высочество. Нужно пообщаться.
На самом деле я просто хотел увести Бориса подальше от жилого корпуса — где было слишком много ни о чём не подозревающих курсантов. Потому что великого князя штормило, и видно это было невооружённым глазом. Я буквально чувствовал, как откуда-то извне к нему опять стучится Тьма.
Ну, пусть не стучится — так, скребёт когтистой лапой, напоминая о себе…
Борис взялся за ручку двери. Рукав его кителя от движения задрался, и я увидел браслет. Магический узор на нём светился. Едва заметно, но…
— Не беспокоит? — спросил я, кивнув на браслет.
Борис одёрнул рукав. Буркнул:
— Нагрелся. Немного…
— Дышите глубже, ваше высочество, — посоветовал я. — Глубже и медленнее. Один мудрый человек научил меня, что дыхание — ключ едва ли не ко всем процессам, что происходят в организме. Можно научиться дышать так, что получится вылечить любую болезнь. И это только самое простое.
— Что же это был за мудрый человек? И почему для излечения ему не хватало обычной целительской магии? — фыркнул Борис.
Я промолчал, вспоминая того индуса, который словно бы вывалился откуда-то из средневековья — я с небольшим отрядом скрывался тогда в горах. Этому человеку не было дела до Концернов, до прогресса и цивилизации, до наших войн за свободу и независимость. Он сам по себе был свободой и независимостью, ухитряясь существовать как будто в параллельной реальности. Наше знакомство было мимолётным, но в памяти зацепилось.
Мы дошли до академического сада, там я присел на скамейку. Борис остался стоять — в нём всё ещё клокотали эмоции. Глушилку выставил я.
— Кто из вас полез целоваться? — спросил я.
— Что? — Ну вот, теперь мальчик вовсе побагровел. Чувствительные все такие — спасу нет.
— Ваше высочество, — вздохнул я, — давайте без околичностей. Дело важное, вопрос серьёзный. Кто из вас с госпожой Львовой был инициатором поцелуя?
— Откуда ты…
— Сердце подсказало.
Борис сердито запыхтел, отвернулся и буркнул:
— Никто… Не знаю! Просто так получилось.
— Одновременный порыв? — уточнил я.
— Ну, Агата оступилась на дорожке, я придержал её. И так вышло, что…
— Угу, бывает, — кивнул я. — А потом она, значит, пришла в себя и бросилась бежать. В целом, конечно, ясно.
— Что ясно? Почему тебя вообще это интересует⁈ Это — моё дело!
Эх, как быстро растут дети! Стоило пацану подняться со смертного ложа и начать двигаться, как гормоны начали с лихвой нагонять упущенное.
— Я и не собираюсь лезть в ваши дела, Ваше высочество.
— А мне кажется, что не только собираешься, но и лезешь! Причём, весьма настойчиво.
— Креститься надо, когда кажется, — буркнул я. — Всё, что меня интересует — ваша жизнь и благополучие. А каким образом Ваше высочество будет решать вопросы с бастардами — меня уже ни в малейшей степени не касается. Впрочем, полагаю, при тех магических и материальных ресурсах, которыми располагает ваша семья, вы эти проблемы успешно решите и без моего участия.
— Да как ты смеешь! — воскликнул Борис, скорее ошеломлённый, чем возмущённый. — Я бы никогда не стал…
Но тут он осёкся. Вспомнил, видимо, что у него произошло с нашей горничной Китти — когда летом вынужденно жил в Барятино. Пробормотал:
— Тогда было другое.
— А оно каждый раз — другое, — усмехнулся я. — Не поверите, ваше высочество: сколько живу — столько удивляюсь. Какой ситуации ни коснись — всякий раз она другая… Однако, повторюсь, это не моё дело. А вот что меня действительно интересует, так это странная близнецовая аномалия, с которой мы с вами столкнулись. Если это просто какой-то курьёз — ладно, принимаем к сведению и едем дальше. Но, видите ли, какое дело. Когда в мире объявлен, по сути, режим чрезвычайной ситуации в связи с вторжением Тьмы, любые мелочи перестают быть мелочами.
— Прости, Костя, я не понимаю. — Борис нахмурился и сложил руки на груди. — О чём ты говоришь? Что не так с близнецами?
— Ох уж эти влюблённые, — вздохнул я. — Всегда-то они слепы… Скажите, ваше высочество: вас не смущает то, что милейшие сестрёнки Злата и Агата чувствуют одновременно одно и то же? А ко всему — видят и слышат?
Борис опустил руки. Подумал. Хмыкнул и сел на скамейку рядом со мной.
— Ну, вообще-то, я замечал странности… Но слышал, что у близнецов это норма.
— Норма? — переспросил я. — Начинать хромать, когда твоя сестра подвернула ногу?
Борис смутился и не ответил.
— Мы с Надей — тоже близнецы, если что, — напомнил я. — Но если бы Надя испытывала боль каждый раз, когда меня заваливает камнями, пронзает арматурой или сечёт осколками — она уже умерла бы, наверное. Ну и отдельной строкой — я очень рад, что ничего не чувствую, когда Надя целуется со своим женихом.
Тут я даже поёжился. Потому что прекрасно понимал: они с Вовой наверняка уже не только целуются.
— Так вот почему ты догадался! — всплеснул руками Борис.
Я кивнул:
— Да. Злата буквально на меня набросилась. И, судя по реакции, сама от этого обал… эм… изумилась. — Временами мне было тяжело подбирать подобающие в аристократическом обществе слова и выражения.
— Надо с ними поговорить, — решительно сказал Борис. — Я уверен, что девушки всё объяснят!
— Угу, надо бы, — кивнул я. — Полагаю, ваше высочество, если ваши намерения честны, то вам придётся взаимодействовать весьма тесно с обеими сёстрами.
— Почему с обеими? — удивился Борис.
— Ну как вам сказать… Взять хотя бы интимную жизнь. Я уверен, что вам было бы неприятно поставить Злату в неудобную ситуацию. Когда, к примеру, она вечером поедет в театр, а вы с её сестрой решите…
Борис снова вскочил, покраснев пуще прежнего.
— Это ужасно! — воскликнул он.
— По-моему, скорее забавно, — уточнил я. — Хотя, безусловно, удобного тут мало. Впрочем, сестрёнки явно приноровились извлекать из своего положения и пользу. По крайней мере, Агата. Вспомните, как ловко она обставила вашу команду на Игре. Вы сказали, что чёрные постоянно были на шаг впереди вас. И теперь мы знаем, почему: они мгновенно узнавали о любом вашем действии.
Борис заметался перед скамейкой взад-вперёд — как дикий зверь, пойманный в клетку. Впрочем, он держал себя в руках, за пределы глушилки старался не выходить. Потом вдруг остановился и посмотрел на меня. Жалобно сказал:
— Ничего не могу с собой поделать! Весь день внутри что-то бурлит и клокочет. Знаешь… Если бы не та случайность, если бы Агата не оступилась… Я бы, наверное, сам набросился на неё. То есть, не то чтобы я хотел оскорбить её или причинить вред! Просто… Просто это чувство сильнее меня. Понимаешь?
— Понимаю. Ничего, скоро пройдёт, — пообещал я. — Скоро должно полегчать. Сегодня был очередной прорыв Тьмы, и вы, вероятно, чувствуете его отголоски.
— Прорыв? — вскинулся Борис. — Но где? Почему я не знал⁈
Я коротко ввёл цесаревича в курс дела, умолчав о деталях — таких, как получение нами нового оружия. Не потому что не доверял, просто разговор был о другом. А чем меньше треплешь языком не по делу — тем лучше для тебя.
— Да есть ли вообще какая-то надежда? — прошептал Борис. — Есть ли хоть какой-то шанс избавиться от этого проклятья⁈
— Всегда, — успокоил я. — Пока мы живы — надежда есть. А когда не будет нас — эта надежда останется у других. Пока же давайте сосредоточимся на насущных проблемах, ваше высочество… Итак: у нас есть две престранные близняшки, и нам нужно с ними поговорить. Предлагаю не откладывать дело в долгий ящик. Завтра, здесь же, после вечерних занятий. Я договорюсь
