коснулись своим оружием Мишель и Платон. Когда они отступили, на простыне остался маленький и какой-то несерьёзный кусочек.
— Похоже, не видать тебе металлического лука, сестра, — покачал головой Анатоль.
— Фи, какая провальная шутка, — вздёрнула нос Полли.
Она призвала одну лишь стрелу, без лука. И, присев на корточки, коснулась наконечником того, что осталось от метеорита.
С Полли всё прошло гораздо быстрее. Просто крохотная вспышка, и метеорит исчез абсолютно. А наконечник стрелы обрёл постоянное свечение.
— Поздравляю, — грустно сказал профессор Салтыков. — Вы только что уничтожили строжайше подотчётный магический феномен, господа. С молчаливого благословения главы Тайной Канцелярии, — он повернулся к Витману.
Тот лишь молча развёл руками — дескать, уничтожили так уничтожили, что уж теперь. Этому Барятинскому только дай что-нибудь руками потрогать.
— Спасибо, — поблагодарил профессора я. — Мы правда старались.
* * *
Пора было возвращаться в академию. Платон, который предпочитал ночевать дома, если иного не требовало дежурство, вызвал такси. Весьма оригинальным способом: зашёл в дышащее на ладан здание лаборатории, позвонил оттуда и вышел. Должно быть, знал, что последнее, чего готова лишиться Тайная канцелярия — это связь, а посему телефонные провода тут способны пережить и не такое.
Здание, будто только этого и дожидалось, обрушилось у Платона за спиной. Джонатан Ливингстон с возмущённым воплем сорвался с крыши в последний миг. Мы все дружно прикрылись Щитами.
— На случай, если у вас закружится голова от успехов, — грустно глядя на дымящиеся развалины, проговорил Витман. — Мы только что лишились лаборатории и десятка не самых плохих сотрудников. И такова цена всего лишь одного прорыва Тьмы.
— Ой, — только и сказала Полли.
— Не предавайтесь отчаянию, — сказал Платон, грозно зыркнув на Витмана. — Мы делаем всё, что можем, в сложившейся ситуации. И только что получили возможность действовать более эффективно. Учитывая то, что раньше никакой защиты от Тьмы нельзя было даже вообразить, мы сейчас далеко шагнули вперёд. И на этой оптимистичной ноте предлагаю завершить сегодняшнюю встречу.
— Нам нужно возвращаться в академию, — согласился я. — А то опоздаем и придётся ночевать на улице.
Такое нам, конечно, не грозило. Уж где заночевать — что всем вместе, что порознь — мы бы нашли. Однако лишний раз оправдываться перед наставниками, а потом перед Калиновским никому не хотелось. Поэтому все Воины Света влезли в мою машину.
≡=
Дорогие читатели!
Рады, что вы с нами! Напоминаем, что ваши лайки, награды и комментарии вдохновляют авторов и приближают выход новых глав)
Полли, как единственную даму, пропустили на переднее сиденье. Мишель, Андрей и Анатоль в тесноте, но не в обиде устроились на заднем.
— И всё-таки я не понимаю, — задумчиво глядя на дорогу, сказала Полли. — Как так получилось, Костя? Метеорит просто взял и упал прямо перед тобой?
— Ну… технически — да. Но были предпосылки.
— Какие? — заинтересовался Анатоль.
Я вспомнил разговор с загадочной дамой в зеркале. Хорошенько подумал и решил всего не рассказывать. По крайней мере, до тех пор, пока сам не разберусь, что за чертовщина вокруг творится.
— Определённые, — уклончиво ответил я. — Скажем так. Мы не одни. Есть кое-кто, кто очень заинтересован в нашей победе над Тьмой. Возможности у неё выдающиеся, но они как-то ограничены…
— У неё? — переспросила Полли.
В голосе послышалась ревность.
Господи! Кто о чём — а Полли о Константине Барятинском. Казалось бы, уж сколько времени прошло! Сама уже официально с Мишелем — и всё равно пытается относиться ко мне как собственница.
Удивительный характер. Если Мишель задумает с ней порвать, его ждёт масса сюрпризов… Впрочем, он вряд ли о таком задумается. Мишель из той породы людей, что, раз влюбившись, пропадают навсегда.
— У неё, Полли, — подтвердил я. — И давайте пока закроем эту тему.
Возражать никто не стал. Даже Джонатан Ливингстон ничего не проорал про государя императора. Он летел над машиной, временами вырываясь вперёд и делая круги. Ни о какой опасности не предупреждал. Просто ему, вольной птице, наверное, было не очень приятно сидеть в забитом битком салоне.
* * *
Приехали мы вовремя, успели даже к ужину. Правда, по случаю выходного дня, порядок рассадки за столами был нарушен, и курсанты расселись, как им было угодно. Нам пришлось искать свободные места. Соответственно, мы разделились, и я внезапно оказался рядом со Златой.
Она почти доела свою порцию, но, увидев меня, вдруг словно поперхнулась. Замерла и залилась краской.
— Приятного аппетита, — сказал я, усаживаясь. — Как прошёл день, госпожа Львова?
— Превосходно, благодарю вас, — пролепетала Злата.
— У меня тоже насыщенно, — кивнул я и подвинул к себе тарелку.
Эх, сто грамм бы сейчас… Но чего нет — того нет.
Утолив первый голод, я слегка огляделся. Дипломатическая линия, которую император начал проводить этим летом, оказалась усвоена быстро. Граница между чёрными и белыми магами стремительно истончалась. Если в прошлом году курсанты рассаживались в столовой сугубо по цвету магии, то теперь диффузия началась в полный рост. Внезапно оказалось, что многие чёрные и белые чуть ли не тайно дружили с самого детства, а теперь получили возможность спокойно демонстрировать свои отношения.
Великий князь Борис сидел рядом с Агатой и что-то оживлённо ей вешал на уши. Агата мило улыбалась, позволяя ему это невинное развлечение. Впрочем, даже издали чувствовалось, что девушка чувствует себя несколько странно. Теперь-то она уже знала, что Борис — цесаревич. И что он несовершеннолетний — как, кстати, и она сама. А уж ощутить, как его к ней влечёт, можно было даже с закрытыми глазами. Там не то что линии — брёвна вероятностей тянулись.
Столовая постепенно пустела. Мимо меня прошли Борис с Агатой.
— А не прогуляться ли нам немного перед сном, госпожа Львова? — услышал я голос не мальчика, но мужа. — Это весьма полезно для здоровья — пройтись после ужина.
— Давайте, — робко откликнулась Агата.
— Твоя сестра, похоже, обзавелась кавалером, — сказал я Злате.
Вокруг нас образовалось пустое пространство. Собственно, в столовой вообще остались лишь мы, да Воины Света — те, кто пришёл позже всех.
— Ах, ну что вы, — пролепетала Злата. — Это… Его высочество просто пытается проявить вежливость.
Я усмехнулся. Утром мы со Златой вполне неплохо болтали. Причём, она сама ко мне подошла. А теперь стеснялась так, будто я к ней в спальню ввалился и завёл речь о вреде воздержания.
После года, проведённого в магическом мире, я привык к тому, что здесь всегда есть нечто такое, чего ты никогда раньше не видел. Даже больше скажу: нечто такое, чего раньше не видел никто.
Столкнись я с такими близняшками у себя в родном мире — наверное, недоумевал бы до сих пор. А тут мне уже всё сделалось ясно.
Ну, не совсем всё, конечно, нюансов я по-прежнему не догонял. Зато, кажется, понял самое главное.
Сначала — одинаковая хромота близняшек после Игры. Потом — рассказ Бориса о том, как чёрные на Игре будто бы заранее знали все ходы белых. И, наконец, вот это смущение, накатившее на Злату ни к селу ни к городу.
— Его высочество — пятнадцатилетний пацан, — сказал я и, промокнув рот салфеткой, бросил её на поднос. — Он, конечно, вежлив — воспитание обязывает — но что-то мне подсказывает, что к девушкам его влечёт несколько иное чувство.
Злата смотрела на стол, мучительно краснея. Я огляделся. Встал и протянул руку.
— Идём.
— Куда? — посмотрела на меня Злата. Глаза её блестели.
— Поговорим в спокойной обстановке.
Злата покорно взялась за мою руку и встала.
Я, вообще-то, планировал отвести её в сад за корпусами академии. Он так и назывался «академический сад», к огромному ансамблю Царского села не относился. Принадлежал только нам, курсантам.
Зимой в этом саду заливали каток, и в любое время года там можно было прогуляться спокойно — не рискуя нарваться на венценосную особу или императорских придворных. Но выйти в сад мы не успели. Возле самых дверей столовой Злата вдруг прерывисто вдохнула.
— Что слу… — повернулся я к ней.
Закончить вопрос не успел чисто технически. Эта робкая застенчивая девушка бросилась ко мне и прижалась губами к губам.
Целоваться она не умела. Совсем. Что, в общем-то, не удивительно — если они с сестрой всю жизнь прожили в глуши, не зная человеческого общества, где бы им было учиться таким вещам. Не друг на дружке же тренироваться.
Впрочем, я обалдел настолько,
