— Хорошо, Александр Александрович. Я попрошу Вас составить подробную докладную записку для меня и заняться разработкой операции, — Лев Давидович повернулся к Фрунзе. — Михаил Васильевич, Вы согласны с предложенным планом действий?
— Согласен, товарищ Председатель Реввоенсовета. Приложу все усилия для осуществления задуманного.
— Вот и отлично, — я опять улыбнулся. — Есть еще какие-то вопросы?
Вопросы были, но несущественные. Через некоторое время Фрунзе и Самойло вернулись в вагон к остальным военспецам и приняли деятельное участие в работе. Все это продолжалось практически до самого утра следующего дня. К 4:00 основные выкладки и рекомендации были готовы. Бывшие офицеры разработали как новый оперативный план, с учетом последних замечаний, так и приказы по оперативному развертыванию частей Южной Ударной группы Восточного фронта, как они сами договорились называть ударную группировку.
В пять часов утра поезд-штаб Троцкого тронулся по направлению к Бугульме.
Я уезжал из Казани со спокойной душой. Мой план наконец-то обрел видимые очертания.
18 декабря 1918 года.
Станция Чусовая. Горнозаводская ветка. 16:00
Андрон Селиванов, тот самый, рыжий солдат, которому Троцкий вручил свой браунинг и который едва не сбил Сталина на железнодорожных путях в Перми, сидел на мобилизационном пункте армии Колчака в Горнозаводске и, по большому счету, был доволен своим положением. Он был сыт, одет в зимнее обмундирование, которое он получил еще в Перми от Красных и, что самое главное, его сапоги были при нем.
Так получилось, что по прибытии в Пермь, его, как и многих других мобилизованных солдат, сразу отправили на пополнение обескровленных частей Двадцать девятой дивизии. Таким образом, Селиванов и оказался в составе частей, которые проводили контратаку на станцию Калино 14 декабря 1918 года.
Контрудар был проведен очень удачно. Солдаты передвигались на санях, поэтому наступление и отступление Красных были молниеносны. Андрон слышал, что побили множество солдат и захватили бронепоезд. Во время отступления со станции, рядом с санями, на которых ехали бойцы, разорвался снаряд и несильно контуженный близким разрывом Селиванов выпал из саней. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что его товарищи отступили, оставив его в поле, то ли не заметили, а может просто решили не возвращаться, посчитав убитым или испугавшись остановиться.
Неприятность произошла на самой окраине станции, которую уже заняли белогвардейцы. Сейчас Андрон наблюдал за тем, как к нему приближается цепь солдат.
«Хорошо, что не казаки. Казачки точно шкуру спустят, не спросив фамилии», — подумал Селиванов и, подняв руки, пошел сдаваться. Умирать за кого бы то ни было, он совершенно не собирался. Однако в уме смекнул, что можно сказать, будто бы специально свалился с саней, для того чтобы не воевать за Красных. Тем более что это выглядело очень правдоподобно, так как, в силу то ли обстоятельств, то ли привычки, винтовку он умудрился не потерять.
«Главное, чтобы большевики не узнали, что в плен пришел сам, да еще и с оружием. Тады и расстрелять могут, ежели попадусь им обратно. Ну да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест, а коли, живы будем так и не помрем. Еще бы хорошо, чтобы офицер попался не из молоденьких. Лучше постарше. Молодые больно рьяные, понимают мало, а вот приказать раздеть, да запороть шомполами, могут».
Вот с такими мыслями он и шел сдаваться.
Сдался.
Селиванову повезло, и солдаты попались хорошие, такие же сибирские мужики, как и он, да и офицеру было не двадцать лет, а под сорок. Когда Андрона подвели к офицеру, тот спросил, — Кто таков?
— Рядовой Девятого гренадерского Сибирского генерал-фельдмаршала Великого Князя Николая Николаевича Старшего полка, Андрон Селиванов, Ваше благородие!
— Что же ты, собака такая, против нас воевать удумал? Розг захотелось? Отвечай!
— Никак нет, Ваше благородие, был мобилизован большевиками, при отступлении спрыгнул с саней вместе с оружием.
Селиванов уже пришел в себя и выглядел очень браво, держался молодцом.
Офицер некоторое время его разглядывал, потом усмехнулся.
— Вижу, не врешь. Пока побудешь при моей роте, а как тут разберемся, отправлю тебя на мобилизационный пункт. Пусть там разбираются, кто ты есть.
— Слушаю, Ваше благородие. Разрешите выполнять?
— Ефрейтор Егоров! — на возглас к офицеру подскочил бородатый нижний чин. — Вот ты где. Определи этого солдата пока к себе, да присматривай за ним хорошо, оружие не отбирать. После того как закончим дело, отправишь его по команде в тыл, на ближайший мобилизационный пункт. Все ясно?
— Так точно, Ваше благородие! Разрешите исполнять?
— Разрешаю, ефрейтор. Идите.
Вот так Селиванов и оказался на Чусовой. Его это устраивало. Теперь он думал о том, что он стал еще ближе к родному дому и о том, что было бы хорошо получить какое ни то, лучше бы конечно, легкое ранение и отправиться еще дальше в тыл.
«Хорошо, что сапоги не отняли. Повезло мне с тем офицером. Ох, повезло».
19 декабря 1918 года.
Кунгурский уезд. Деревня Малая Бартымка. 10:30.
Селиванова распределили в Первый отдельный Сибирский штурмовой батальон, составленный из частей первого Томского пехотного полка и Томской добровольческой дружины. Батальон был придан Первому Средне-Сибирскому стрелковому корпусу, который вел бои на Гороблагодатском тракте.
17 декабря были захвачены деревни Верхние и Нижние Исады и колчаковцы, получив пополнение для потрепанных в боях частей, возобновили наступление севернее железной дороги Екатеринбург — Кунгур.
Полурота, в которую определили Андрона, получила приказ проверить деревню Малая Бартымка, которая находилась на левом берегу реки Бартым, недалеко от деревни Сосновка, но в стороне от дороги Нижние Исады — Копчиково.
Деревня была небольшая, дворов около тридцати и необходимо было выяснить, есть ли там красные.
Дозоры двигались по заснеженному лесу вдоль дороги, по которой передвигалась полурота. Андрон был в головном. Подходя к деревне, солдаты почувствовали запах гари. Младший унтер-офицер, командовавший дозором, приказал выходить на опушку леса перед деревней очень осторожно и послал к командиру солдата с докладом.
Когда дозор вышел на опушку леса перед деревней, солдаты увидели, что большая часть деревни — пепелище, хотя некоторые дома еще догорают. Никакого движения на пожарище не было. Однако, через некоторое время, немного левее, на другом берегу реки Бартым, показался дозор, который тоже продвигался в сторону деревни и уже начал переходить по льду замершую реку.
