Ознакомительная версия.
— У нас такие законы. И хватит орать, и без тебя тошно.
— Зако-оны?!..
Тарик задохнулся от нового приступа гнева, по-кошачьи зачихав и закашляв. Аммар стал терпеливо объяснять своему сумасшедшему командующему:
— Когда Бени Умейя поднимали этот мятеж, они знали, на что шли. По законам и обычаям Аш-Шарийа поднявший мятеж род полагается истребить. Я же тебе говорил еще тогда, в Мерве, — их очень много! А раньше вообще перебили бы всех — и младенцев, и девочек, и наложниц с рабынями. Так поступили с родом Аби Сульма два века назад. Мой дед смягчил закон. Чего тебе еще надо?
Нерегиль от тирады Аммара просто ошалел. Он смотрел на своего повелителя молча, уже даже не чихая. Потом открыл и закрыл рот, глубоко вздохнул, подошел к Аммару и твердо сказал:
— Значит так. Если ты хочешь исполнять такие законы, учти — подавлять мятежи ты будешь без меня. Я с детьми и женщинами не воюю.
— Да ты что?.. — Аммар вложил в этот вопрос всю свою злость и жажду мести — самийа порядком измучил его, и заслуживал хорошей трепки.
Тарик нахмурился:
— Если ты о том первом походе — это была ошибка. Я ее совершил — я за нее отвечу.
— А в масджид ты что делал со своими дружками? — прошипел Аммар.
В ответ нерегиль натурально взорвался и затопал ногами:
— Спроси кого хочешь — мы выпустили оттуда всех безоружных, не то что женщин и детей!! Мы не воюем с женщинами и детьми, ты понял или нет?!
— В любом случае, уже поздно что-либо предпринимать, — устало вздохнул Аммар. — Скоро рассвет.
И тут нерегиль фыркнул:
— Ну вот уж нет!
— Что нет?! — гаркнул Аммар.
На лестнице раздался топот множества ног:
— О мой повелитель!
В комнаты влетел Хасан ибн Ахмад — в халате поверх ночной рубахи, зато при мече и щите.
— Так вот ты где! — заорал командующий Правой гвардией, завидев застывшего на фоне светлеющих балконных занавесей нерегиля.
Тот уже сбросил свой длинный пыльный плащ и придерживал его одной рукой — серая ткань свернулась у ног. Ладонь второй руки лежала на рукояти меча.
— Стоять, — страшным тихим голосом приказал Аммар Тарику.
Это он уже видел: плащом, как крылом, противнику по лицу — а потом страшный удар через всю грудь. И добавил:
— Чего тебе, о Хасан? Еще и ты пришел сюда орать — что ж вам всем неймется-то…
— О мой халиф, — командующий Правой гвардией разложил меч и щит по разные стороны от себя и уперся лбом в ковер.
— Ну? — теряя терпение, рявкнул Аммар.
— Он убил двоих моих людей и вернул всех в Куртубу!
— Что?.. — Аммар перевел взгляд на нагло улыбающегося нерегиля. — Хасан, оставь нас. Я сказал, оставь нас!!..
Когда командующий Правой гвардией выпятился из комнаты, халиф поднялся и встал с Тариком лицом к лицу:
— Ты вернул приговоренных к казни преступников обратно в город?
— С каких это пор у тебя в преступниках ходят трехлетние дети и их матери?
— Ты нарушил мой приказ!
И тут Тарик прищурился и тихо, но очень внятно проговорил:
— Аммар, ты забываешь одну очень важную вещь. Я служу не тебе. Я служу престолу Аш-Шарийа. Это разные вещи.
— С каких это пор неисполнение законов халифата и отказ подчиняться своему повелителю называются служением Престолу?!
Тарик вдруг очень устало вздохнул и сказал:
— Ты много раз баран, Аммар, — когда у нерегиля что-то не ладилось, он начинал говорить на аш-шари с ошибками. — Очень много раз баран. К тому же слепой баран. Ты не видишь, что над тобой висит. Может, я и язычник, как ты говоришь, но я точно знаю: пролитие невинной крови не прибавляет ни удачи, ни лет жизни. А у тебя, между прочим, нет ни жены, ни детей. Если ты не жалеешь себя, пожалей хотя бы свою страну — заведи наследника.
— Да как ты смеешь… — только и смог выдавить из себя Аммар.
— Делай все, что хочешь, идиот, — с сердцем выдохнул нерегиль и сдернул с запятья широкий золотой браслет. — Когда тебя, беглеца отовсюду, прибьют твои же дружки и будут хоронить посреди развалин, им может пригодиться это, чтобы дать могильщикам, — н-на!
И швырнул золото Аммару под ноги.
Тот посмотрел-посмотрел, плюнул и сел обратно на подушки.
— Ну и шайтан с тобой, — устало выговорил он наконец. — По правде говоря, я рад, что ты не дал их убить.
Аммар кинул Тарику одну из майасир. Тот поймал ее и сел напротив. Помолчав, халиф заметил:
— А вот каидов ты посек зря. Они всего лишь выполняли приказ.
— Я прошу прощения, — сказал нерегиль и поклонился, коснувшись лбом ковра.
Халиф довольно долго смотрел на рассыпавшуюся среди черно-красных узоров искрящуюся темную гриву.
— Баран, главно дело, — припомнив оскорбление, Аммар надулся.
Самийа покорно лежал на ковре мордой вниз. Халиф махнул рукавом:
— Тьфу на тебя. Поднимись.
Потерев глаза рукавом, Аммар поинтересовался:
— Кстати. Какого шайтана тебя понесло в ущелья Ваданаса? По той дороге давно уже никто не ездит. Где тебя носило с самого утра, собаку неверную, страшную и пятнистую?
Тарик помолчал, почесал за ухом и ответил:
— Да вот же ж…
Аммар посмотрел нерегилю в лицо — оно кривилось от еле сдерживаемого смеха.
— Ну?..
— Да у нас про таких, как я, говорят: бешеной собаке семь фарсангов не крюк.
Тарик фыркнул — и покатился со смеху. Аммар посмотрел-посмотрел и захохотал следом.
А когда в городе отгремели празднества — Бени Умейя благословляли милосердие халифа и благодарили за помилование — в Куртубу пришли вести из Аль-Мерайа.
Когда до города над вегой Руди-зара дошли новости из Куртубы — рассказывали, что на Базарной площади в страшное утра налета нечисти мулы и ослы ходили по колена в крови, а трупов вывезли столько, что за Розовым холмом пришлось разбить новое кладбище, — так вот, когда в Аль-Мерайа узнали, как гордая Куртуба поплатилась за неподчинение, город тут же сдался войскам халифа Аммара. Аль-Мерайа управлялась городским советом, и все двадцать семь его членов, уважаемые купцы и люди самых знатных родов, пришли в масджид и поклялись именем Всевышнего в верности повелителю верующих. Сипахсалар Мубарак Абу-аль-Валид принял их присягу, взыскал большой выкуп золотом и рабами, оставил в городе наместником своего племянника, молодого Ибрахима ибн Сафара, — и тридцать копий гарнизона. И отвел от Аль-Мерайа войска — ему теперь надлежало спешить на соединение с воинами халифа, стоявшими у стен Куртубы.
По дороге Абу-аль-Валид взял после двухдневной осады Хаварнак — его замок-гал" а на крутом холме служил ключом ко всему плоскогорью Зуль-Кар. Когда ворота первого двора пали под ударами камней из катапульты, защитники Хаварнака запросили милости — и военачальник халифа явил ее, разрешив всем укрывавшимся за стенами людям выйти вместе со всем их имуществом. Гарнизон, всех оставшихся в живых тридцать шесть человек, Абу-аль-Валид повесил на воротах замка — в назидание прочим мятежникам. Неприступный хисн Бенисалема выслал гонца с ключами от цитадели, едва заметив пыль над войском халифа, — в городе никому не хотелось повиснуть на воротах на радость стервятникам.
Сметая маленькие башни-аталайи и небольшие укрепления селений, жители которых пытались укрыться за глинобитными стенами, Абу-аль-Валид подошел к стенам славного своим вином Кутраббуля. Аль-кассаба города продержалась пять дней. Жители защищались отчаянно, бросая в штурмующих стены воинов халифа горшки с зубьянским огнем и выливая на них котлы с кипящей смолой и маслом. Утром шестого дня мастера Абу-аль-Валида закончили рыть подкоп под южной, самой низкой стеной аль-кассабы. Когда заложенные туда бочки с ханьским порошком взорвались, в стене образовалась широкая брешь. Часть защитников и жителей успела укрыться в цитадели: ее знаменитые многоугольные башни карабкались на склон скалистого холма. Маленькие окошки в слитных прямоугольниках башен — как громадной широкой нижней, так и двух спаренных верхних, более стройных и высоких, — надменно взирали на халифскую гвардию.
К утру седьмого дня осады лазутчики Абу-аль-Валида подкупили старейшин виноделов, нашедших укрытие в замке, — и те открыли и нижние, и верхние ворота цитадели. Захватив город, сипахсалар халифа принял мудрое решение: тот, кто предал один раз, предаст и другой, и приказал обезглавить всех восьмерых на верхней стене аль-кассабы — у всех на виду. Перевешав оставшихся в живых воинов гарнизона, Абу-аль-Валид похвалил жителей за храбрость и верность Бени Умейя и двинулся уже прямиком к Куртубе.
И надо же было такому случиться, что в одном дневном переходе от столицы Бени Умейя его застигла страшная весть: Аль-Мерайя взбунтовалась. Жители города предательски, ночью напали на воинов гарнизона, всех перебили, а племянника Абу-аль-Валида, юного Ибрахима, взяли живым, долго возили по городу задом наперед на паршивом осле, а потом вывели за стены и там посадили на кол. Пока несчастный юноша умирал, глашатаи в течение двух дней громко оглашали желание городского совета насадить на такой же кол дядюшку Ибрахима ибн Сафара — а рядом с ним неверного сумеречного пса, которого спустил на верующих ашшаритов Аммар ибн Амир. Тарику обещали кол повыше и потолще.
Ознакомительная версия.
