собираются строить железную дорогу на паровой тяге! На Россию стали оглядываться европейские колониальные державы! И это все — с вашего благословения, государь, все — благодаря вашей решительности и политической воле! Не каждый монарх на это способен! Вы отправили в отставку воров-казнокрадов и привлекли во власть истинных патриотов. Осталось полностью отменить крепостное право и ввести конституцию, дать гражданские права всем сословиям…
– Вот-вот, этого и хотят господа заговорщики, — остановил реформаторские излияния император. — Потому и метят вас в президенты Российской республики.
– Они что, с ума сошли? Зачем им республика?!
– Ну, кто-то нахватался вольнодумства в Западном походе, а кто-то под шумок революции хочет списать свои долги перед казной. Вы знаете, у некоторых заговорщиков их о-о-очень много.
– Да кто же они, наконец, эти заговорщики?! — в отчаянии воскликнул Сперанский. — Назовите, государь, и я любого вызову на дуэль!
– Вы же, мой друг, стрелять не умеете, да и на шпагах — не мастак, — не удержался от грустной улыбки император. — А они, почти все, боевые офицеры. Тот же ваш сибирский секретарь Батеньков. Вы знаете, что в одном из сражений с французами он получил десять штыковых ран?
– Он никогда об этом не упоминал, — растерянно откликнулся Сперанский. — А он что, тоже… заговорщик?!
– Слишком скромен или слишком горд, — покачал головой император, не обратив внимания на последний вопрос. — Что ж, вы и его вызовете?
– Дуэль может быть и словесная, Ваше Величество. Они не понимают, что выборный властитель, тот же президент, — всегда временщик, что он непременно будет искать возможность остаться во власти навсегда и, следовательно, станет деспотом и тираном, которого грех будет не свергнуть. Либо поторопится набить мошну — свою, своих родичей и друзей, чтобы, уйдя с трона, ни в чем себе не отказывать. — Сперанский снова возбудился, поначалу дрожащий голос его окреп и зазвучал почти торжественно. — Только наследственный монарх, правильно воспитуемый с младых ногтей, может быть истинным хозяином своей земли, заботником-отцом своего народа! Вот как вас, государь, воспитывала ваша бабка, великая императрица Екатерина!
– Все-то вы говорите правильно, все справедливо — только будут ли вас слушать те, кто понимает лишь язык ружей и пушек? Оставим это моему преемнику.
– Вашему преемнику?! — Голос Сперанского мгновенно упал почти до шепота, но тут же снова начал нарастать: — Зачем — преемнику?! Какому преемнику?! Вам, государь, до завершения величайшего дела осталось каких-то три-пять шагов, и вы хотите отступиться?! Ваше Величество, я упадаю на колени, умоляя вас не делать этого!
Сперанский действительно выскочил из-за стола и упал на колени, из глаз его полились слезы.
– Стоп! — хлопнул по столу ладонью император. — Немедленно прекратите истерику и встаньте. Перейдем, наконец, к делу. Садитесь и слушайте. — Он подождал, пока Сперанский утвердится на своем месте, и продолжил: — Я ухожу, потому что силы мои на исходе, а оставшиеся, как вы говорите, пять шагов тянут еще на одно царствование. А может, и больше. С другой стороны, решительно сделанные, они помогут моему преемнику возвыситься в глазах общества — как нашего, так и европейского.
Сперанский открыл было рот, чтобы что-то сказать, но поймал тяжелый взгляд императора, и смолчал, еще усерднее изобразив внимание.
– Однако победитель Наполеона и создатель Священного союза не может просто так отказаться от трона: это — полный нонсенс! Никто не поймет! — «Вот-вот!» — усердно закивал Сперанский, но Александр Павлович не обратил на него внимания — сейчас он был занят только собой — и продолжал: — Насколько я знаю историю, был единственный случай добровольного отказа от высшей власти — это уход римского императора Диоклетиана. Он ушел выращивать капусту и весьма в этом преуспел. Я же хочу уйти незаметно, пройти по земле России никем не узнанным, как идут калики перехожие, хочу своими глазами увидеть ее изнутри и осесть в каком-нибудь монастыре, чтобы остаток жизни молиться за свой народ и свою страну и, если будет возможно, помогать советами своему преемнику. Какой монастырь в Сибири вы посоветовали бы мне, Михаил Михайлович?
– Монастырей, государь, много… — осторожно начал Сперанский, но император перебил его.
– Впрочем, не надо. До какого хватит сил дойти, там и останусь. Это не главное. Главное — незаметно уйти! И поможете вы, любезный друг.
– Я?! — несказанно удивился Михаил Михайлович. — Да каким же образом, государь?!
– Организуете мою смерть и похороны.
– Что-о-о?!! — неприлично поразился Сперанский, смешался от своей оплошности и мучительно покраснел.
Император выждал некоторое время, давая конфиденту прийти в себя.
– Простите меня, государь… это так неожиданно, — пробормотал сконфуженный Михаил Михайлович. — Сделайте милость, простите! Мне одному не по силам…
– Разумеется, вы не должны быть один, — сердито, словно досадуя, сказал Александр Павлович. — Два помощника у вас уже есть. Это мой лейб-медик Джеймс Уилли и его племянник Яков Виллие.
Боясь прервать императора словом, Михаил Михайлович поднял руку. Александр Павлович вспомнил, что учиться Сперанский начинал в церковно-приходской школе, где так принято показывать учителю свое желание задать вопрос, усмехнулся и кивнул, разрешая.
– Ваше Величество, а почему вы доверяете этому племяннику, который так неожиданно появился при дворе? Вынырнул неизвестно откуда…
Он не решился напрямую спросить о причине доверия дядюшке: знал, что после той мартовской ночи именно Джеймс Уилли написал в заключении о смерти Павла Петровича «умер от апоплексического удара», — но надеялся, что император поймет невысказанное вслух. Ведь и сам Уилли объявился, как черт из табакерки: был полковым врачом, удалил какой-то прыщик царскому брадобрею графу Кутайсову и через эту ничтожную услугу взлетел аж в лейб-медики царской семьи. Сперанский был более чем уверен, что этот пронырливый шотландец активно участвовал в том страшном заговоре, что именно через него от английского посла тянулись нитки к марионеткам-гвардейцам. А теперь вот прожект мнимой смерти государя — и опять британцы, целых два! Может, и весь нелепый прожект — их рук дело?
– За Виллие поручился Джеймс, — сухо ответил император. Очень сухо! Значит, понял и, тем не менее, остался при своем. Значит, ему, Сперанскому, нечего соваться, куда не следует. И, как бы подтверждая эту нехитрую догадку, Александр Павлович столь же сухо продолжил: — Ваша задача, Сперанский, в кратчайшие сроки представить мне кандидатуры надежнейших людей, без которых не обойтись и которые никогда, ни при каких обстоятельствах не проговорятся о доверенном секрете. Я уверен, что круг моих приближенных вы знаете лучше, чем я. По крайней мере в этом отношении.
– Ваше Величество, задачу я понял, — осторожно подбирая слова, склонил голову Сперанский. — Но позвольте узнать, как вы себе представляете общую картину. Почему надо ехать в Таганрог, если умереть можно и здесь? В Петербурге даже удобней.
– Во-первых,
