имя погибшей.
— Тут ещё про какие-то бутылки сказано. Как в пункте приёма стеклотары.
— Такой пункт приёма существует. Рядом с Колхозным рынком. Я проверил.
Котова снова высморкалась. И тут же взглянула на страницы «документа», словно искала там подтверждение моим словам. На её переносице проявилась тонкая неглубокая вертикальная морщина.
— Получается, что там, в своём сне, ты работал приёмщиком пустой посуды?
— Получается, что работал.
— А если пожар случится не в этом году? — спросила Лена.
— Через полторы недели мы это выясним. Когда приедем на улицу Щорса. Другого варианта я не вижу.
Котова кивнула, взяла из тарелки кусок желтоватого сыра, откусила от него кусок. Жевала, задумчиво смотрела на украшенное грязными пятнами оконное стекло. Морщина у неё на переносице стала глубже.
— Мы позвоним в службу газа, — заявила Лена. — Ноль четыре. И сообщим об аварии.
Я покачал головой.
— Ни в коем случае. Забудь об этом. Никому мы не позвоним.
— Почему? Ведь он же сказал, что слышал хлопок. А потом всё вспыхнуло. Это был газ. Я в этом почти уверена.
Котова ткнула пальцем в «документ». Подняла на меня глаза.
— Мы сами не устраним неисправность, — сказала она. — Или ты справишься?
— Даже не попытаюсь, — ответил я. — И тебе не советую. Мы никуда не звоним и ничего не исправляем.
— Почему? Ведь случится пожар.
— Обязательно случится. Не в этом году, так в следующем. Но именно седьмого ноября.
Лена постучала ладошкой по моим записям.
— Ведь он сказал, что там всё сгорит. Люди останутся без квартир и без вещей…
— Люди останутся живы, — перебил я. — Вещи они купят новые. Документы восстановят. А квартиры отремонтируют.
— Но… почему? Сергей, ты представляешь, каково им придётся?
Я вздохнул.
— Точно так же, как и твоей семье после того случая с самолётом. Это печально. Но не трагедия.
— Не трагедия? — переспросила Котова.
— Мы живём в Советском Союзе, — сказал я. — Тут людей не оставляют на улице.
Ухмыльнулся и добавил:
— Вот только мы пока не научились воскрешать умерших.
Лена вскинула брови.
— Но ведь никто не умрёт, если пожар не случится, — сказала она. — Разве не так?
— Вот именно это слово меня и смущает: «если», — ответил я.
Котова положила на тарелку недоеденный сыр и попросила:
— Серёжа, поясни, пожалуйста. Я не поняла.
— Всё просто. Как в математике для начальных классов. Если мы изменим условия задачи, то с большой вероятность изменится и ответ.
Я развёл руками и сообщил:
— Во-первых, мы не уверены на сто процентов, что взорвался именно газ. Во-вторых, далеко не факт, что люди из газовой службы приедут оперативно и ликвидируют неисправность. В-третьих, нет никакой гарантии, что мы сохраним после этого звонка инкогнито, и у нас не потребуют объяснений. Понимаешь, к чему я веду?
— Не совсем.
— Объясню иначе, — сказал я. — У нас сейчас есть определённые условия задачи. И её ответ, который нам заранее известен. И этот ответ заключается не только в том, что седьмого ноября погибнет Нюра Иванова и её сыновья. Другая его сторона в том, что кроме Нюры и близнецов при пожаре не погибнет никто.
Я указал рукой на «документ», спросил:
— Что произойдёт, если мы с тобой изменим условия? Приедут люди из службы газа. Исправят ли они утечку, хватит ли им на это времени — этого мы точно не знаем. Но они точно спровоцируют волнения среди жильцов подъезда. Я допускаю, что кто-то после этого задержится седьмого числа дома. И что мы получим?
— Они погибнут.
— Вполне вероятно. Возможны новые жертвы. И среди жильцов, и среди работников газовой службы. Считаешь, спасение нескольких холодильников и телевизоров стоят такого риска? Сейчас ситуация понятна и прогнозируема. Если верить рассказу того мужика. А значит, мы можем на неё повлиять. Так сделаем же это правильно, с умом.
Котова нахмурилась.
— Я об этом не подумала, — сказала она.
— Нельзя объять необъятное, — сказал я. — Спасение чужого имущества — это не то, ради чего стоило бы подвергнуть опасности чужие жизни. И под чужими жизнями я имею в виду не только жильцов того дома по улице Щорса. Каждый лишний шаг подвергает опасности и нас. Ведь мало кто поверит в правдивость этих моих воспоминаний.
Я положил руку на папку, где оставалось ещё немало «документов».
— Проще поверить в сознательную диверсию. Или в покушение на убийство. Точнее, в наши преступные намерения. Милиционеры ничего не докажут. Но мы привлечём к себе ненужное внимание и потеряем время: то самое время, которое потратили бы на другие важные дела. Стоят ли этого спасённые чужие пожитки?
— Нет.
— Вот и я так считаю.
— Что мы сделаем? — спросила Лена.
Я улыбнулся и ответил:
— Дождёмся седьмого ноября. Не пойдём на праздничную демонстрацию. Отправимся по адресу улица Щорса дом двадцать три. Спасём Нюру Иванову и её сыновей. Только и всего.
— Как мы это сделаем?
— Это сделаешь ты.
— Почему я?
Лена взмахнула ресницами. Морщина исчезла с её переносицы.
— Потому что у тебя это получится лучше, чем у меня.
— Что я должна буду сделать?
— Позже я тебе всё объясню. А пока предлагаю пару часов поспасть.
Я зевнул.
Котова взглянула на папку.
— Ты так и не объяснил, почему тебя арестуют в мае, — сказала она.
— И не объясню. Пока. По той же причине, по которой мы не позвоним перед седьмым ноября в службу газа.
Я выбрался из-за стола (осторожно, чтобы не насадить свою спину на иглы стоявшего на подоконнике кактуса). Убрал все документы в папку, соорудил из завязок папки бант. Шагнул к Котовой, склонился к её лицу.
Произнёс:
— С днём рождения, Лена.
Поцеловал Котову в губы.
* * *
В общежитие мы вернулись вечером. Транзитом через квартиру Коли и Марго, где сдали Маргарите Лаврентьевне украшения с рубинами (Котова там переоделась в повседневную одежду, а я за это время дважды обыграл Уварова в шахматы). Лена в «мужской» корпус не пошла, отправилась в свою комнату (понесла скучавшей там Тороповой угощения в честь своего дня рождения).
Кирилл и Артурчик ушли с юбилея позже меня. Кирилл вернулся в общежитие, а Артурчик и Лара Широва продолжили знакомство с родителями Артура: до
