– Товарищи. По регламенту я должен произнести отчетный доклад, тезисы которого с цифрами наших достижений вы получили перед началом заседания. Но, к сожалению, я вынужден внести предложение об изменении регламента. – Переждав кратковременный всплеск шума в зале, Сталин закончил. – Прошу поставить на голосование вопрос о предоставлении слова товарищу Мехлису.
И его предоставили.
Мехлис шел медленно и спокойно, так, будто хищник подбирается к своей добыче, которая уже оцепенела от ужаса и не может ни сопротивляться, ни бежать. Что несколько напрягло присутствующих. Слишком уж постным было выражение его лица.
Лев Захарович Мехлис – "честнейший человек Сталинской эпохи". Этот эпитет возникнет много позже. Но уже в те годы, товарищ Мехлис вызывал ужас и ненависть в сердцах и душах многих партийных функционеров, потому как относился к той породе людей, которые встречаются редко… очень редко. Смелость. Прямота.
Зубодробительная честность. Преданность делу и отсутствие какой-либо жалости к врагам… он смог ярче всего раскрыться в должности Народного комиссара Государственного контроля, которую по воспоминаниям из прошлой жизни Михаила Николаевича ввели только осенью 1940 года из-за попытки навести хоть какой-то порядок в том ужасающем бардаке на производстве, что продолжал нарастать. Но это было в той истории, которую помнил только Тухачевский. А здесь и сейчас этот наркомат существовал по предложению Тухачевского уже с 3 марта 1937 года и Мехлис за эти месяцы стал олицетворять собой и Госстрах, и Госужас в одном лице.
Он взошел на трибуну и, поздоровавшись со съездом, начал свой доклад спокойным, выдержанным голосом. Но с каждым словом, которое произносил Лев Захарович, тишина в зале становилась все более и более вязкой, а лица мрачнели. Каждая фраза, бросаемая им в зал, опускалась тяжелым камнем. Ведь в своем отчете товарищ Мехлис использовал не только материалы своего наркомата, но и доклад Берии с компроматами. И говорил он не о каких-то там иллюзорных директоров заводов, председателях колхозов или командирах далеких частей. Нет. Если бы он ограничился только ими, чувство ужаса не стало бы таким сильным. Но он говорил о практически всех присутствующих, правда называя их косвенно – так, чтобы догадались только они сами. Ошибки. Слабости. Проступки. Преступления. В том числе весьма жуткие. Все это сплеталось в такой ужасный узор дурманящей паутины, что к тому моменту, когда он завершил свой доклад, делегатам потребовалось несколько секунд, чтобы выйти из ступора и вяло, через силу, начать хлопать.
Исключая тех, кто все это уже знал… и был готов, наблюдая за происходящим своим внимательным и холодным взглядом через пенсне. Ведь, фактически получилось, что Лев Захарович в своем докладе озвучил достаточно фактов, чтобы практически половину личного состава съезда пустить по этапам, а остальных исключить из партии и выгнать с занимаемых должностей за неподобающее поведение.
Мехлис закончил и ушел с трибуны, уступая место отчетному докладу ревизионной комиссии, который делал Михаил Владимирский. Делегаты слушали его как в тумане.
Даже не смотря на то, что Михаил Федорович по сути продолжал тему, поднятую Львом Захаровичем, обобщая ее и "аккуратно раскладывая по полочкам".
А дальше, не делая перерыва и не давая делегатам съезда успеть обговорить происходящее и как-то оформить свою позицию, на трибуну вернулся Сталин.
– Товарищи! – Начал Иосиф Виссарионович, охватывая взглядом зал. – Мы с вами столкнулись с очень серьезной и опасной ситуацией. Враждебное буржуазное окружение месяц назад дало нам ясно понять, что дело, начатое нашим народом и партией в далеком 1917 году ради спокойной и честной, трудовой жизни, вскоре снова будет подвергнуто угрозе уничтожения. Великобритания и Франция самым ярким образом показали, что без крепкой армии и флота, а значит и крепкой промышленности мы обречены. Не сегодня, так завтра буржуазные страны организуют союз и пойдут войной, которую нам нечем будет остановить. Да, у нас последние годы шло стремительное развитие промышленности. Но и проблем становилось все больше и больше. Настолько, что сейчас их количество превысило все разумные пределы. А это – трагедия! Настоящая трагедия нашего общего дела. Ведь одно дело, когда у человека есть мелкие шалости и слабости, которые от аккуратно удовлетворяет, и совсем другое дело, когда эти слабости начинают превращаться в настоящую скверну, стремящуюся уничтожить все то светлое и доброе, что в нем есть. Разлагая морально и нравственно. Лишая трезвых и здравых ориентиров в жизни…
Сталин, пользуясь своей репутацией и подготовкой, которую сделали Мехлис и Владимирский, после небольшого вступления начал озвучивать заранее заготовленные предложения для утверждения съездом. Таких предложений, которые не смогли бы найти поддержку у уверенных в себе партийных функционеров, было много. Но Сталин сделал правильный ход, раздавив этих людей морально. Фактически лишив воли. Практически у каждого делегата в голове крутились мысли о том, какое наказание ждет лично его, и когда будут арестовывать. Можно было бы подумать, что Сталин специально постарался собрать на съезде партийные отбросы, дабы шантажом заставить их принять нужные ему решения. Но это было не так. Напротив, он постарался пригласить самые честных и совестливых людей… ведь у всех есть недостатки. В том числе такие, за которые им безумно стыдно. Непогрешимых не бывает. А потому, именно играя на достаточно болезненных моральных переживаниях, которые и без обличения теребили человека, он постарался сыграть.
Да и как он мог поступить иначе? Собрать съезд отребья, который бы подмахнул ему любой документ, любое постановление под угрозой шантажа? Но так ведь, во-первых, с такими людьми нужно работать в кулуарах, не вынося на публику их проказы, а во-вторых, толку от таких постановлений? Ведь у этих людей нет особенного политического веса и веры в их искренность. А потом что с ними делать? Ждать, пока испуганные и весьма нечистоплотные люди будут мутить воду за его спиной и в один прекрасный момент "напоят холодным молочком"? Глупо. Бессмысленно. Именно по этой причине и пришлось разыгрывать эту комедию. Чтобы получить по итогам съезда партийных лидеров с большим чувством вины и жгучим стремлением ее загладить.
– Построение социализма в отдельно взятой стране, – продолжал Сталин, – оказалось делом чрезвычайно сложным из-за целого ряда причин. Тут и невозможность переделать, перевоспитать вполне уже взрослых и сложившихся людей.
И агрессивное буржуазное окружение нашего государства.
И все нарастающая фальшь из-за несоответствия лозунгов и политических ориентиров реальным делам. Маркс, а вслед за ним и Ленин, учили нас о том, что высшая цель настоящего коммуниста заключается в построении общества без классов и государства. И это наша общая мечта. Но! В настоящее время нам нужна крепкая армия, способная успешно бороться со все нарастающей внешней угрозой, а ее без поистине могущественного государства добиться невозможно. Как мы сможем увязать реальные потребности с коммунистическими целями? Просто декламировать и пытаться приложить все усилия к театрализованному представлению, выхолащивая смысл слов и превращая коммунизм в вульгарную форму побасенок и религиозных ритуалов, настаивая на том, что в него надобно просто верить также, как и в Иисуса Христа или Аллаха? Чем же мы тогда станем лучше клерикалов с их завиральными теориями?
По залу прокатился легкий гул.
– Как уже отметил товарищи Мехлис и Владимирский – это ни к чему хорошему не ведет. Уже сейчас подобные перегибы привели к тому, что многие ответственные товарищи, находящиеся на начальствующих постах стали гоняться за личными привилегиями и выгодами. Они позорят облик настоящего коммуниста, стремясь получить от своих товарищей максимальное удовлетворение их, стремительно растущих потребностей, не давая взамен практически ничего. Жадность, глупость и корысть. Фактически, они стали стремиться стать дореволюционными аристократами, барами, жившими за счет честных тружеников и находившихся от них безумно далеко, считая даже и не своим народом, а просто какими-то рабами. И народ это видит.
Слишком хорошо, чтобы мы закрывали глаза на эти негативные тенденции.
Сталин снова сделал небольшую паузу, наблюдая за людьми. Вглядываясь в лицо каждого. Где-то он видел гнев, где-то страх, где-то серьезный взгляд и нахмуренный лоб. Люди реагировали так, как и планировалось.
– Мы поспешили, товарищи. Очень сильно поспешили. Романтика революционной поры вскружила нам голову и заставила думать, что коммунизм уже на пороге. Что нам осталось сделать всего несколько последних шагов и пересечь так желаемую нами черту между реакционным прошлым и светлым будущим. Но нет. Это была всего лишь иллюзия. Мираж. Проверка, которую сделали в наркоматах внутренних дел и государственного контроля показала то, насколько далеко на самом деле мы находимся от даже самой ранней формы социализма… а ведь на словах мы уже стремимся дальше, невзирая на реальное положение дел. На практику. На бытие.
