и зубы себе чуть коленом не выбил, губу разбил, спина, кажется, хрустнула… Лять, мне сорок лет! Какие полёты с крыши, какие крысы?
— Аааааа!!!! Сука! Сука! Блять! Сдохни тварина!!!
От рассуждений о возрасте меня отвлекла крыса, впившаяся своими милыми зубками мне в бедро. Как же больно! Но крысу я просто забил. Руками. Первым же ударом чуть не перебил ей хребтину, со всей дури врезав по ней ребром ладони. И пока у крысы звёздочки над головой летали, разжал ей челюсть, схватил за задние лапы и просто уе**ал этой тварью об землю. Раз, другой, третий, пока голова уже бесчувственной крысы не встретилась, наконец, с камнем, и не лопнула, разметав мозги по сторонам.
Что характерно, прочие крысы при этом благоразумно сделали пару шагов назад.
— Куда, падлы??? — заорал я. — А ну стоять, блядины! Вы на кого, суки, пасть раззявили?
Схватив первое, что попалось под руку, я кинулся на крыс. То ли от боли, то ли в крысиной слюне яд какой галлюциногенный содержался, но у меня, кажется, в тот момент конкретно поплыла крыша.
Нет огнестрела? Херня! Я на повышенной сложности с одной монтировкой Халву проходил! Кто не спрятался, я не виноват!
А под руку мне подвернулась остро заточенная сапёрная лопатка. Не эти ваши новомодные, складные, с китайского посылторга, а настоящая, кондовая, советская, с клеймом и обалденно удобным черенком с небольшим утолщением на конце. И, похоже, дед хорошо понимал, что точить её надо вкруговую.
У первой же крысы, попавшей под удар лопатки, раскрывается на две половинки череп. Следующей я прямо в полёте провожу операцию по удалению зубов, а заодно и нижней челюсти. Хруст костей, брызги крови и крысиных мозгов с лёгкостью смывают такой тонкий налёт цивилизации, будят во мне зверя. Ярость, которую я не испытывал с девяностых, с уличных драк стенка на стенку, когда в ход шли цепи и бейсбольные биты, эта ярость берсерка поднимается во мне волной.
Одна крыса кидается мне под ноги. Да, я запинаюсь, но ухожу в кувырок, встаю и ударом берца вбиваю очередную тварь в землю. Перехватываю лопатку двумя руками, бью вертикально, и её голова летит прочь. Хватаю труп за заднюю лапу и швыряю в толпу. Крысы отступают, а я нападаю. Вот так! Сколько можно обороняться?
— Хотели попасть в город? — я не кричу, а почти рычу в экстазе боя. — Вы не пройдёте! Вы все поляжете здесь, станете удобрением для картошки!
Майя… Дура, куда ты лезешь? Она прыгает с крыши вслед за мной, с моим автоматом, и нападает на крыс сзади, пока они отвлеклись на меня. Колет штыком, топчет ногами… Так, нельзя, чтобы они обратили на неё внимание!
Где крысиный король?
Оборачиваюсь, и вижу его в высокой траве. Следит оттуда за мной.
В этот момент я не думаю о том, что крысы, вообще-то, никого не трогали, пока мы сами на них не напали. Они виноваты лишь в том, что принесли с собой заразу. И я просто иду вперёд, раскручивая лопатку.
Кричит Майя, крысы добрались и до неё. Я останавливаюсь в нерешительности, смотрю на неё. Но нет, Майя справляется. Да, её укусили, и даже не один раз, но каждая из крыс получила штыком в глаз. А моя девочка, умница, прижалась спиной к сарайке, и теперь ей не надо думать о нападении сзади.
Поворачиваюсь к крысюку и оскаливаюсь. Он всё понимает, кажется, пытается пятиться, хрюкает испуганно. В ответ хрюкает вся стая, все штук двадцать с небольшим особей, и десяток личных телохранителей «короля». И все разом бросаются на меня.
Укусы я уже не чувствую. Ноги как будто онемели, не ощущают боли. Но ещё пока слушаются, и я стараюсь не терять время. Лопатка в моих руках становится орудием неотвратимой кары. Не за преступление, за то лишь, что оказались не тогда и не там. Я не чувствую ни жалости, ни сострадания. Это даже не крысы, это всего лишь резервуары для заразы.
Я понимаю, что мои шансы выжить уменьшаются с каждым укусом, каждой царапиной, каждой попавшей на меня каплей крови. Респиратор давно потерян, как и очки, которые из-за размазанной по ним крови стали непригодными. Только перчатки на руках ещё держатся. Всё это не имеет значения. Даже если нам суждено погибнуть, это всё же будет иметь смысл. Но погибать я не собираюсь.
Когда крыс остаётся всего с десяток, они начинают отступать. Крысюк хрипит, хрюкает и визжит, но рядовые крысы больше не слушают его. Они отходят, отходят шаг за шагом.
И в этот момент маленький серый комочек, про которого я в горячке боя даже забыл, прыгает с крыши и бросается к крысюку. Тот пытается схватить енота зубами, но Чарли быстрее. Он взлетает крысюку на спину, хватает его передними лапками за голову, и вдруг замирает.
Замирает Чарли, замирает крысиный король, замирают рядовые крысы. А потом крысюк снова что-то протяжно хрюкают, и рядовые крысы, визжа и мотая головой, снова идут ко мне. Они будто сопротивляются, но делают шаг, потом ещё. И бросаются на меня в безнадёжной самоубийственной атаке, одна за другой. И также, по очереди, гибнут, рассечённые лопаткой.
Последним подтягивает своё тело крысюк. А на его шее, сжав крысиную голову маленькими лапками, восседает Чарли.
Замахиваюсь, Чарли отпрыгивает в сторону, и я наношу удар милосердия, можно сказать.
Стая — всё.
А мы ещё живы.
Хотя, возможно, временно.
Я уже не чувствую ног, и не падаю только из-за упрямства. Майя оперлась спиной о стену и стоит, сжав в руках автомат, приготовилась колоть, но колоть больше некого. Она просто стоит с открытыми глазами и, кажется, ничего не видит вокруг.
— Дай, — говорю я ей, и с усилием вырываю из её рук автомат.
Вешаю себе на плечо. Подбираю второй, Майкин, и тоже к себе. Утеря оружия… что там по уставу?
— Майя… — трясу её, но девушка не отвечает.
Она заваливается на меня, и я подхватываю её на руки. Я знаю, я чувствую, что она жива. Вижу, как бешено бьётся жилка у неё на шее. Шок от кровопотери — вот что это. Сердце колотится чаще, чтобы компенсировать нехватку объёма крови. Кладу напарницу на землю. Обе её ноги в укусах, но хуже всего — под коленом, кажется, задеты крупные сосуды. Разрываю её же штанину, стараюсь не принимать близко к сердцу это кровавое месиво. Просто складываю ткань в несколько слоёв, ищу глазами, чем перевязать, и вижу моток шпагата. Обматываю плотно, насколько могу.
Надо
