А ученые тут же начинают писать новые отчеты, журналы публиковать новые статьи, профессора писать новые книги — и так из года в год.
А как у нас? А у нас — это мне Лиса рассказывала, у неё брат в заочной аспирантуре, — у нас закончат исследования тридцать первого декабря семьдесят второго года, и берутся за статьи. Но не сразу. С раскачкой. К маю семьдесят третьего напишут, пошлют в журнал. Там таких статей много, но, допустим, к сентябрю ответят — хорошая статья, берём. Опубликуют в январе уже семьдесят пятого года, потому что очередь. Пока январский журнал дойдет до нашего профессора, уже и весна. А за весной лето. Он журнал внимательно прочитает, ну, и другие журналы тоже, и начнёт думать. Только языками наш профессор владеет разно. Иногда только немецкий, иногда только английский, а иногда только русский. Да и журналы запросто не выпишешь, вот как я с «Фольксштимме». Нет их в каталогах. И валюты у профессора нет, и вообще… не так это просто. Ладно, и в наших журналах много интересного. Значит, засядет наш профессор писать учебник. Год пишет, другой пишет, на третий написал. Отдал в издательство — а на дворе семьдесят восьмой! Издатели посмотрели, почитали отзывы рецензентов, и говорят — отлично, берем! Ставим в план! На восьмидесятый! И вот в восьмидесятом году, ближе к декабрю, из типографии выходит учебник нашего профессора. Иллюстрации, правда, блеклые, но ничего. Видно, если приглядеться. Только те данные, что у венского профессора в учебнике за семьдесят четвертый, у нашего появятся в году восьмидесятом. Конечно, наш профессор сложа руки не сидит, рассказывает новое на лекциях, да только нас вот с лекций сняли, встречать делегацию Мали.
А почему так? Никакой загадки. Ещё Маркс приводил слова Даннинга, что при десяти процентах прибыли капитал согласен на всякое применение, а при пятидесяти готов себе голову сломать. А уж наладить издательское дело и подавно. Книги и журналы стоят недёшево и приносят большую прибыль, вот капитал и мастерится: не хватает бумаги — купит, не хватает машин — купит, не хватает работников — наймёт, но чтобы прибыль шла, а лучше — бежала. К нему. А у нас журналы и книги стоят копейки. Буквально. Сорок копеек, шестьдесят, восемьдесят. Рубль — уже дорого, а три — очень дорого. А с копеек много ли корысти? Да и хозяйство плановое, всё распределяется на годы вперёд. Вот и получается очередь в издательствах. Года на два, на три — ещё и хорошо. А то и больше бывает.
И что делать? Делать-то что? Поднять цены, как в Австрии? Чтобы номер журнала стоил пять рублей, а книга — пятьдесят? И кто этот журнал выпишет, шестьдесят рубликов за годовую подписку? Кто книгу купит, особенно если их на год нужно пять или десять?
А как в Вене? А в Вене разно. Студент австрийский идет на жертвы, потому что знает: станет врачом, и всё окупится сторицей. Будет и свой дом, и «Мерседес» в гараже, и много других пряников. А у нас — ну, вон брат Лисы пример. Живет с родителями, братом и сестрой в трёшке, а у него жена, младенчик на подходе. Хорошо, что Лиса пока у Ольги, но не век же ей там быть… Хотя бы потому, что дача-то не Ольгина. Я-то помогу, и деньгами, и вообще, но…
Но.
Кстати, о деньгах. Вчера вечером я подвёл итоги. При своих. Весь гонорар за матч с Кересом ушёл на поездку. Туда, сюда — и ушёл. Нет, не бесследно. Прикупились. Я денег команде раздал, исходя из понимания момента. И как зарплата, и просто. Те же тряпки и косметика, что девочки купили, сдай их здесь в комиссионку, немало денег принесут. А ещё девочки взяли журналы мод. Австрийские, немецкие, французские. Дорогие журналы. Даже по австрийским меркам. Потому что профессиональные. Зато можно шить. То есть заниматься производством, превращая материю и фурнитуру в модные вещи, тем самым создавая прибавочную стоимость. Фурнитуру они, кстати, тоже купили. Антон же затоварился магнитолой. Хорошей. Грюндиг. Меня тоже Грюндиг, только у меня карманный приемник, а у него — капитальная ВЕСЧ! Дома, сказал, за тысячу продам, и год шиковать буду. Глядя на него, задумалась и Лиса. Раз так, я ей тоже денег подкинул, на Грюндиг. Пантера попросила, я и дал. Нужно, значит нужно. На что нужно? А она эту магнитолу брату отдаст. Тому, что с женой и младенчиком на подходе. Брат же магнитолу важному человеку подарит, тот его в очереди подвинет, и будет у брата кооперативная квартира уже в этом году. Таков план.
Не скажу, что мне это понравилось. Не в факте взятки дело, взятка дело житейское. Моральный кодекс строителей коммунизма прекрасен, но кооперативные дома строятся по иному кодексу. Не понравилось, что родные Надежды хотят решить свои проблемы за её, Надежды, счёт. Раз решат, два решат, потом залезут на голову, свесят ножки и начнут погонять — давай, давай, милая!
Но что я понимаю в семейных проблемах? У маменьки своя жизнь, у папеньки своя… Пример, прямо скажу, неважный. А Лиса, как и Пантера, девочки умные и очень даже жёсткие. Хотя с виду и не скажешь. Если что, Ольга осадит зарвавшуюся родню. Если она, конечно, зарвётся. Может, наоборот, может, они Надежде благодарны будут.
Может.
А себя я не обидел? Нет, не обидел. Себе я купил два фрака. Чёрный и белый. Ну, и фрачные брюки к ним, и жилеты, и сорочки, и туфли. Один чёрный фрак у меня уже есть, но фрак из Вены — это как арабский скакун или скрипка работы Страдивари. Я их, фраки, нашел в магазинчике. Пришлись впору, портной кое-что подогнал — и как влитые. Зачем мне? Я, к счастью, не барон какой-нибудь, не буржуазный министр, на вечерние приёмы не собираюсь. Фраки у меня не церемониальные. Фраки у меня артистические. Да я шут, я циркач, так что же? Пусть меня так зовут вельможи, а я буду играть во фраке. Партию черными — в чёрном, а партию белыми — в белом. Считайте это моей причудой. Имею право на маленькую прихоть.
Ну, и учебники, да. Не только и не сколько для себя покупал, а и девочки пусть читают. Пригодится.
А магнитолу?
А магнитолу себе я не купил.
