И джинсовый костюм опять не купил.
Кончились деньги. Да не очень и хотел. Я ведь любую музыку слышу безо всякого магнитофона. Могу в голове воспроизвести, к примеру, любую песню, да хоть Высоцкого, в исполнении Шаляпина и сопровождении Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио. Легко. И получается занятно. «Ты, Зин, на грубость нарываешься» шаляпинским басом — это прекрасно. В некотором смысле.
С деньгами же поправилось: по окончании турнира на мой счет перевели двадцать пять тысяч шиллингов призовых. Приблизительно тысяча долларов. Только пока то да сё, мы уже летели в Москву. Ничего, австрийский шиллинг — надёжная валюта.
Куда важнее был спортивный результат. Пятнадцать побед в пятнадцати партиях. Правда, по настоящему сильных игроков было от силы пятеро, а элитный и вовсе один, Лайош Портишь. Проиграв незадолго до Венского шахматного конгресса четвертьфинал отбора Петросяну, он жаждал крови. Рвал и терзал. Но в десятом туре я у него выиграл. Чёрными. К тому времени к болельщикам — читателям «Фольксштимме» добавились студенты, одни — для проверки, насколько хороша теория эффективного мышления, другие — просто посмотреть шахматы, третьи — охотники за славой. И мне устроили овацию. Небольшую, камерную. Но овацию.
И я получил второй гроссмейстерский балл. Оформят звание к лету, ФИДЕ не торопится. Но все, кому нужно, знают.
— А не пора ли на улицу? Сменим народ, пусть и другие погреются, — сказал простой человек Женя Конопатьев.
И мы пошли к выходу. А я задержался. Подошел к кабинкам телефона, набрал «Молодой Коммунар», Колюжного. Он главный редактор, должен знать.
— Кто? Чижик? Знаю, поздравляю с победой. Хотим интервью взять, не возражаешь? Да вот хоть завтра. Что? Делегация Мали? Нет, отбой дали. Не прилетит делегация. Точно. Стопроцентно. Ещё утром передали. Они домой улетели, малийцы. Сообщение ТАСС по радио было. Ну, так завтра. Где встретимся? Сам подъедешь? Отлично, давай к трем часам. Привет всем!
Но Сергей Сергеевич этого не знал. Мало ли кто чего скажет. Он указаний не получил.
Мы плюнули и ушли: ветер поднялся до сильного, и стоять было нестерпимо.
Не Мали.
Глава 20
ОДИН В ПОЛЕ
27 марта 1974 года, среда
Перестук колёс отсчитывает и вёрсты, и время. Как шахматные часы. До цейтнота далеко, есть время поразмыслить. Обдумать позицию. Тем более, что условия комфортные: в купе я один.
Нет, я не выкупал все места, да мне бы их и не продали: в спальном вагоне номер восемь места распределяет администрация облисполкома. Ну, не вся администрация, конечно, ей это не подобает, а специальный человек. Потому что этот вагон депутатский. Седьмой — партийный, им обком командует, а восьмым — облисполком. Понятно, что одних депутатов каждый день на вагон не набирается, и свободные места распределяются по мере надобности среди других служивых людей области.
Я попал в этот вагон, поскольку направлен от комсомола делегатом на всесоюзную конференцию комсомольцев физкультурников. Вызвали в горком комсомола и сказали волшебное слово «Надо!»
Я и поехал. Купе со мной должна была делить Инна Кауф, чемпионка мира по спортивной гимнастике. В нашем городе со спортом высших достижений дела пока не блестящи. Футболисты во второй лиге, хоккей — первенство водокачки, ну, и остальные где-то там же. Из чемпионов только я — чемпион СССР, и Инна Кауф — чемпионка мира. Её, Инну, переманили из Воронежа. Она стала чемпионкой, а воронежские власти замешкались. Тут наши её и соблазнили хорошей квартирой и автомобилем. Впрочем, тренироваться и жить она продолжает в Воронеже, поскольку в Воронеже Штукман, лучший тренер мира. Уж как нашли компромисс, не знаю. Но нашли.
Лиса и Пантера, узнав, что я еду с Инной, предупредили: ты, Чижик, смотри! В смысле, только смотри, а больше ни-ни. Да я и не собирался. Да я после прощального вечера, поди, и не смог бы. Да я вообще живу в строгости. Но у Инны, говорят знающие люди, в нашем городе очень серьёзный покровитель. Говорят опять-таки, что назойливые ухажеры часто становятся жертвами неизвестных хулиганов. И неназойливые тоже. Хорошо, если только фонарей наставят, а то ведь и руки-ноги поломать могут. Называли имена. Не хулиганов, а пострадавших. Ну, на этого покровителя управу тоже можно найти, это первое, я не разу и не ухажер, это второе, но кто этих гимнасток знает? Скрутит в тройной узел, повесит на крюк, и что делать?
Но покровитель, видно, решил, что возможную проблему лучше устранить раньше, чем решать позже, и отправил Инну самолетом. И потому я один-одинёшенек.
Вагон чинный. Не шумят, не балуются, а если пьют, то пьют в меру и так, чтобы в соседнем купе не слышали. Как знать, кто там, в соседнем купе едет? А уж если знаешь, кто, и подавно. Взаимоконтроль — наше всё. Вдруг да и доложит, что в пьяном виде такой-то высказывался неподобающе на темы, на которые неподобающе высказываться никак нельзя нигде, никогда и никому. Нет, нет и нет. Даже о футболе — ничего, кроме хорошего. А то начнешь с футбола, а кончишь…
Лучше и не начинать. Сто пятьдесят — и спать. Ну, по двести пятьдесят, если закуска хорошая. А она хорошая, да.
А у меня на столе бутылка минералки. Не моя, от щедрот железной дороги. Ессентуки — 4. Я бы предпочел «боржом», но рылом пока не вышел, чтобы для меня специально боржомом запасались. Пей, что дают.
Пью.
Что ж, конференция, так конференция. Посидим, послушаем, понюхаем, откуда и куда дует ветер.
В марте я сыграл за сборную института в межинститутском первенстве. Нужно было показать, что не зазнался. Ну, и откажись я, боюсь, не поняли бы. Ведь мне такие поблажки — и свободное посещение лекций, и с пониманием на зачетах и экзаменах — как не сыграть за Альму Муттер? Играл на первой доске, все партии выиграл, но первенство-то командное. Один в поле не воин. В итоге третье командное место. Решили, что это успех.
А в «Советском Спорте» посчитали мой рейтинг по методу профессора Арпада Эло. Оказалось, что он — второй в мире. У Фишера он 2780 пунктов, а у меня
