здесь претензий никаких. Гимнастерку только отстирывать придется. И рубаху. И зашивать. Но это не страшно.
Короткая передышка в медпункте помогла мне прийти в себя и собрать мысли в кучу.
Я вышел на улицу и поспешил обратно в комендатуру. Типа, работа превыше всего. Умри, но работу сделай!
На самом же деле, в комендатуру мне нужно было по совсем другому делу — выяснить, куда дели Наташу. Дирижировал облавой лысый Юрген, а это разведка, а значит… Да черт его знает, что значит. Надо развесить уши и слушать, что говорят в кабинетах и коридорах.
Я прислонился к стене рядом с окном, положил на руку на перевязи картонную папку и уткнулся в нее так, будто зачитался прямо на ходу, и ничего вокруг не замечаю. Через приоткрытую дверь кабинета был слышен разговор троих фрицев. Обсуждали они только что произошедшее на площади. Горячая тема, сейчас все ее будут обсуждать.
— Не понимаю я этих русских, — ленивым баском говорил один. — Зачем они уже второй раз покушаются на герра графа? Вот что им граф? Можно подумать, на площади не было других достойных целей!
— Ты бы язык-то не распускал, Мартин, — второй голос был знакомым, кажется этот тип был вчера в офицерском клубе. — Может это вовсе и не в графа стреляли.
— Ты сам-то веришь, что не в графа? — послышался голос басистого.
— Да, там больше не в кого было, — присоединился к разговору третий. Голос противный такой, сразу почему-то представляется прилипчивый толстяк с чемоданом ненужного барахла, которое он пытается тебе впарить.
— Мне кажется, мы зря с вами переливаем из пустого в порожнее, — опять второй, который знакомый. Только вот убей не помню, кто. Точно не этот лысый Юрген, его голос я теперь навсегда запомнил. — Допросят снайпершу, вот все и узнаем.
— Так это еще и женщина стреляла? — пробасил первый.
— Ее уже взяли, так что скоро мы все узнаем…
Больше ничего интересного за этой дверью я не услышал, так что пришлось поправить очечки, рассеянно закрыть папку и топать дальше по коридорам комендатуры. Кто-то здесь обязательно должен проболтаться, где именно держат Наташу. Брал ее Абвер под руководством Юргена. Но притащить ее могли куда угодно, мест для содержания заключенных фашисты в Пскове устроили массу. И Наташа могла оказаться где угодно — в шталаге-372, в Завеличье, в Песках, в больнице, которую тоже превратили в тюрьму. В любом из десятка укрепленных подвалов… Спрашивать напрямую нельзя. Нет, можно, конечно, изобразить на лице праведный гнев и потребовать, чтобы мне устроили свидание со снайпером. Мол, она меня почти убила, хочу в глаза ей посмотреть, сучке… И граф даже, скорее всего, оценит порыв и развернет бурную деятельность, чтобы меня привели в те застенки, где держат Наташу. Вот только нельзя, чтобы кто-то из фрицев видел нашу встречу. Наташа ведь наверняка не постесняется обложить меня по матери, и будет несложно сделать вывод, что мы знакомы. Потому что мой «друг» из гестапо тут же сделает стойку и примется раскручивать эту ниточку. А потом… В общем, плохая идея — проявлять явный интерес. Так что буду и дальше слоняться по комендатуре, типа ношу туда-сюда бумаги, работаю, несмотря на ранение, молодец такой. Кто-то обязательно проболтается.
Обязательно проболтается!
Практически все были уверены, что задевшая меня пуля была предназначена графу. Сомневающиеся считали, что может и нет, может метили в кого другого, просто криворукий снайпер промахнулся. И никто не считал, что стреляли в меня. Не приходило в их фашистские головы, что снайпер явился в город по душу какого-то там переводчика. И это было отлично, было бы сильно хуже, если бы мое имя полоскали в каждом кабинете. Лишнее внимание мне сейчас ни к чему. А еще то тут, то там всплывала тема «русского вервольфа и его мертвой невесты». Мистически настроенные фрицы уже даже придумали какую-то легенду о том, что у этого оборотня убили невесту, и когда он ее не нашел, он немедленно одичал и вышел на тропу войны. Хотя может это и не фрицы придумали вовсе, а бредогенератор по имени Яшка продолжает скармливать им свои страшные сказочки.
Через час хождений туда-сюда пришлось все-таки сесть за свой стол и поработать. Конечно, больше для вида. Пялился в бумажки и восстанавливал силы. Беготня с кровопотерей ослабила тело.
Потом настало время обеда, и граф великодушно взял меня с собой в столовую для немецкого персонала. Как же, я ведь герой. Еще и раненый. Опять же, зря что ли я делал страдальческое лицо, то и дело морщась как будто от боли. На самом деле, ранение-то было пустяковое, уже было почти не больно. Но графу об этом знать необязательно.
Фрицы в столовой и глазом не моргнули, когда мы вошли. Кого-нибудь другого может и пристыдили бы, что он приволок своего наемного работника «грязной крови» в столовую «только для белых». Но графу прощались и не такие эксцентричные выходки.
Столовая была поделена ширмами на два неравных сектора. Тот, что поменьше, был предназначен для местной «белой кости» и вид имел даже в некотором смысле ресторанный — на столах белые крахмальные скатерти, фарфоровые тарелки, приборы… Ну, не то, чтобы столовое серебро, но уж точно не гнутый алюминий. И стоять в очереди за своей порцией тоже было не надо, еду нам доставлял молоденький парнишка в белом колпаке и фартуке. От ресторана эта часть столовой отличалась разве что отсутствием возможности выбрать блюдо. Вкушала верхушка комендатуры то, что приготовили. Разве что с расставленными на столе закусками было побогаче.
На удивление, граф был весел и жизнерадостен. В очередной раз справился о моем здоровье. Рассказывал мне про свой музей в Страсбурге. Про особенно ценные экспонаты, которыми он гордится. Про коллекции, которые удалось спасти и перенести в музей после еврейских погромов. Как будто старался меня отвлечь от моего ранения, развлекал как мог. Я поддерживал разговор, восхищенно кивал, не забывая морщиться от боли периодически. Но слушал в основном не его, а тех, кто сидел за соседними столиками. Жевал медленно котлету по-киевски, чтобы подольше находиться здесь.
Опа! Есть! Справа у стены за стол приземлились толстый эсэсовец из управления труда и какой-то унтер-офицер из Абвера.
— И куда ее повели? — спросил толстяк. Невнятно, потому что с набитым ртом говорил и причавкивал.
— На Плаунер-штрассе, конечно, — уверенно заявил разведчик. — Нечего с ней долго возиться, допросят сегодня-завтра, а потом повесят прилюдно.
— А симпатичная снайперша-то хоть? — толстяк сально заржал, брызнув крошками изо рта.
— Хорошенькая, — вздохнул абверовец.
— Сидела бы дома детишек нянчила, —
