и Стельбов — возможная смена. Потом, после Суслова. Черненко? Ну нет, даже на не самом отчетливом экране видно, что со здоровьем у Константина Устиновича не очень. И у Косыгина. Хотя как знать, как знать, стал же Суслов генсеком. Маневры, маневры…
— Траурный митинг открывает Генеральный Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза товарищ Суслов Михаил Андреевич! — скорбно сказал диктор.
Видно не очень, но слышно хорошо. Судя по голосу, здоровье у Михаила Андреевича соответствует возрасту. Не сказать, чтобы замечательное, но и не совсем уж никудышное. Для пенсионера. У политиков другой счёт.
Говорил Суслов двенадцать минут. Рассчитывали, думаю, на десять, но получилось двенадцать.
Затем слово дали Гришину. Тот говорил чётко и ясно, слова нужные и правильные, но мне слышалась в его голосе обида — ну, почему Суслов, а не я? Я молод, полон энергии…
А вот именно поэтому. Слишком молод.
Косыгин говорил вяло, было ясно, что он ни на что не претендует.
Затем слово дали кузнецу, писателю и секретарю Пензенского обкома. После чего митинг объявили закрытым. Официальные лица во главе с Михаилом Андреевичем спустились к Мавзолею, подошли к постаменту. Гроб, впрочем, трогать не стали, его к Кремлевской стене понесли бравые молодцы в шинелях.
Под звуки гимна, под артиллерийский салют гроб опустили в могилу. На канатах, да.
Телекамера выхватывала плачущие лица, преимущественно женские. Да что телекамера, и в холле кто-то пустил слезу:
— Как же оно теперь будет?
— У нас коллективное руководство, — назидательным тоном сказала дама, то ли Верёвкина, то ли Сучилова. — Партия ведёт нас верным курсом, и Михаил Андреевич Суслов — верный продолжатель великого дела строительства коммунизма!
И слёзы сразу прекратились. Вот оно, влияние правильного взгляда на жизнь.
— Страна замерла в траурной скорби, — продолжил диктор. — На пять минут остановилась работа всех предприятий и организаций. На фабриках и заводах, на железных дорогах, на судах морского и речного флота даётся салют гудками!
Мы прислушались. Нет… Нет… Да! Со стороны станции пронзительно загудела электричка! И ещё гудок, это скорбит сахарный завод.
Все сидели молча. Некоторые шевелили губами. Нет, не молитву шептали, а отсчитывали пять минут вслед за метрономом в телевизоре.
Пять минут… Не ко времени вспомнилась песенка из «Карнавальной ночи». И вообще… Нас в стране двести шестьдесят миллионов, по пять минут — будет миллиард триста миллионов траурных минут молчания. Две тысячи четыреста семьдесят три года. Вычтем несмышленых младенцев, вычтем безумцев, вычтем впавших в деменцию стариков — останется две тысячи лет. Пропасть времени.
Не знаю, до чего бы я досчитал ещё, но тут в холле появились трое. Те, кто ходили в ОРС в надежде купить спиртное.
— Только коньяк! Просто звери, по четырнадцать рублей! Марочный!
— И вы…
— Взяли, а что делать! — и они зазвенели сумками.
Хорошо зарабатывают на «Электросигнале»!
15 декабря 1978 года, пятница
Тбилиси, славный город
Я отдыхал. Когда и отдохнуть, как не за игрой! Соперник задумывается над каждым ходом по пять, десять, пятнадцать минут, а я провожу в жизнь домашнюю заготовку. Испанская партия, Берлин, у меня белые, и я потихонечку закручиваю винт сапожка. Но отвечаю не мгновенно, а подумав две или три минуты. Для вида.
Сделано двадцать два хода, а до флажка у Георгадзе осталось двадцать минут, или около того. С виду позиция примерно равна, но равенство это мнимое. Через четыре хода станет очевидно, что позиция чёрных разваливается. Но то — через четыре хода. А пока…
А пока я вспоминал, как мы из Рамони добрались до Чернозёмска (без происшествий), как Ольга связалась с отцом, и тот сказал, что всё в порядке, и даже немножечко лучше. То же подтвердил в своем обзоре Анатолий Максимович Гольдберг: в Кремле и окрест него наступило временное затишье, кандидатура Суслова есть продукт согласия всех сторон, позиция северян (Романова) слегка ослабла, позиция южан (Стельбова) немножко улучшилась, но никто не решился пойти ва-банк, и вряд ли решится. Атрибуты власти осталась в руках Старой Гвардии.
Двадцать восьмого ноября центральные газеты опубликовали статью Суслова, которую жадные до сенсаций западные обозреватели поспешили назвать программной. Суть статьи заключалась в том, что жить нужно скромнее. Не гнаться за показной роскошью, а обращаться к советским традициям. Оттачивать навыки и мастерство, непрерывно самосовершенствоваться, идти дальше, развиваться и крепнуть, тем самым крепя могущество нашей великой державы.
Насчёт показной роскоши Михаил Андреевич сильно сказал. Нет, если роскошью считать ковёр машинной работы на стене, вазу хрустального стекла, или перстенёк с синтетическим рубином, то… Но какая же это роскошь? Нет, вы не знаете, что такое роскошь!
Однако с первого декабря цены на золотые изделия и в самом деле подскочили. На сто двенадцать процентов. Бедная, бедная Максимова!
И Спорткомитет объявил давно ожидаемое: призовые по просьбе шахматной общественности стали скромнее. Действительно, где это видано, чтобы за игру, то есть за развлечение (причём развлечение, не требующее усилий, сиди, да играйся деревянными куколками), платили вдесятеро больше, чем зарабатывает в год врач или учитель? И на нынешнем чемпионате призовые срезали. Чемпион — три тысячи, серебряный призёр — две, бронзовый — одна. И это много, но из уважения к традициям… Правда, возможность купить вне очереди автомобиль сохранили, «Волгу», «Жигули» и «Москвича» соответственно. Из каких сумм? А нет денег, то и не покупайте!
И случилось то, что случилось. Чемпионы снялись с соревнования. Обострились старые болячки, накатило утомление, и вообще — почему первенство страны проводят в декабре, в самое тёмное время года?
Я не снялся, за что в спину пускали штрейкбрехера. Но стоило оглянуться — и сладенькие улыбочки, и «если бы не подкачавшее здоровье, я бы тоже, непременно».
Ветеранов можно понять. Положим, и три тысячи, и даже тысяча за месяц работы — недурно. Но ещё войди в тройку! За девятое же, последнее призовое, платили семьдесят рубликов, а это уже никуда не годится. А занявшим места с десятого по восемнадцатое, не платили ничего. Вот и блистала элита своим отсутствием. И Геллер не приехал, и Нодирбек. Оба будут играть в Гастингсе, персонально пригласили. Как же, тренеры Чемпиона Мира!
Нет, не вся элита отсутствовала. Был Полугаевский, да и остальные отнюдь не слабачки. Из восемнадцати участников — пятнадцать гроссмейстеров, турнир двенадцатой категории, и то лишь потому, что у юного Каспарова официального рейтинга нет, не успели оформить документы. Но чемпионов мира тоже нет. Кроме меня.
Придётся отдуваться за всех.
И я отдуваюсь. Сегодня десятый тур, экватор позади. У меня рядовые победы. Убедительные. Разгромные. «Он расправляется с нами, как коршун с цыплятами», повторил классика Цешковский.
И вот хозяин турнира, Тамаз Георгадзе, решил, что не даст себя
