и электрическую розетку рядом помещать. Пожар может быть. Электричества тоже нет — ещё убьет кого. И радио нет тоже, уж не знаю почему. Ну, и жми кнопку вызова медсестры, не жми — одно. Кнопка-то без проводки.
Откуда знаю? Люди деятельны и любознательны. Полежав немножко в больнице, начинают нажимать кнопочки. А потом пытаются поправить ситуацию. Снимают панельки и видят, что под ними — ничего. И не торопятся назад эти панельки возвращать.
Мол, зачем?
А для красоты! Красота спасает!
Больной, тучный, килограммов на сто десять, лет сорока.
— Вот, — сказал он, протягивая руки. — Восемь раз кололи, ни разу не попали.
И в самом деле, картина неприглядная. Попасть-то попали, все восемь раз. Но проткнули вену насквозь, со всеми вытекающими. Буквально вытекающими.
— Где восемь, там и девять, сказал я. Резиновый жгутик на плечо, работа кулаком, вена наполнилась кровью.
— Видишь вену? — говорю Наташе.
— Нет.
— Тогда пропальпируй. Легко, чуть-чуть, пальцы, они почувствуют.
Они почувствовали.
— Теперь видишь?
— Теперь вижу.
— Тогда бери шприц — и вперед.
— Я не хочу, чтобы она! — заволновался больной. — Я хочу, чтобы ты!
— Не хочешь?
— Нет!
— Ну, как знаешь. Идем, Наташа.
И мы ушли.
— Эй, а я? А ты? А кто мне будет?
— Не оглядывайся, — сказал я Гурьевой.
— Но как же он… Ему же нужно…
— Медсестра сделает. А не сумеет, то и не страшно. Что ему назначено? Раствор глюконата кальция?
— Да.
— И славно.
Мы вернулись в ординаторскую. Врачи? А у врачей выходной. Сегодня воскресенье. Есть дежурный врач, он в другой ординаторской, другого отделения.
— Жаль, что не удалось… — вздохнула Гурьева.
— Гораздо важнее то, что удалось. Врач, сестра, вообще любой человек работает не для удовлетворения чужих хотелок. Больной — вменяемый совершеннолетний белый мужчина. Отказался от медицинской процедуры. Отказ не несет непосредственной угрозы жизни и здоровью, потому нечего и волноваться. К тому же к тебе у него претензий нет и быть не может. А ко мне — так я разберусь. Идем в женскую палату.
И мы пошли в женскую палату, затем в другую и третью. И Наташа сделала семь внутривенных инъекции.
— Это совсем не трудно, — сказала она, когда мы вернулись. — Почувствовала, увидела, сделала.
— Именно. Так что дежурство прошло не зря. В некотором роде.
— Почему в некотором?
— Все эти препараты — хлористый кальций, глюконат кальция, глюкоза, папаверин с дибазолом, всё, что мы делали, требуют внутривенного вливания крайне редко. Если больной в коме, например. А если такие, как сегодня… Вот капельница с глюкозой. Двести миллилитров пятипроцентной глюкозы капаем в вену — зачем? Глюкоза превосходно всасывается в кишечнике. Выпей стакан того же пятипроцентного раствора, если вдруг нужна организму глюкоза. А лучше виноградного сока — там и глюкоза, и витамины, и много чего еще полезного.
— А зачем капают? — спросила Наташа.
— Визуализация процесса. Больной лежит под капельницей и видит, что его лечат, что о нём заботятся. Соответственно, организм, ободренный лечением, включает механизмы саморегуляции и самовосстановления, и больной идёт на поправку. Эффект плацебо. То ж и с другими препаратами. Глюконат кальция и хлористый кальций можно принимать внутрь, папаверин с дибазолом, много чего. И, кстати, какой диагноз у отказника?
— У кого?
— У мужичка, что отказался от инъекции.
— Вегетососудистая дистония.
— Такой болезни западная медицина, между прочим, даже и не признаёт. И уж тем более не лечит в стационарах за счет налогоплательщиков. Сколько тут он лежит? Вторую неделю? И будет лежать дальше. Вот его и того… горячими уколами пользуют. Больные любят горячие уколы, ну, так давайте назначим. Дёшево, сердито, и больной доволен.
— Что в этом плохого?
— Шаманство это, а не медицина. Есть такая книга, тоненькая, но стоит толстых. Effectiveness and efficiency, автор некто Кокрейн. Хочешь, дам почитать. Суть — рассматривать лечение не как искусство, а как науку. Строго на основании научных данных, а не потому, что кому-то кажется, будто хлористый кальций помогает при вегетососудистой дистонии.
— Ты считаешь, что западная медицина лучше нашей?
— Я считаю, что нельзя построить коммунизм, не овладев современными научными знаниями, — ответил я.
Мы говорили, а шприцы варились в кипятке, распространяя особый медицинский запах.
— Взять хоть инъекции. Мельчайшие частицы крови всё равно остаются на иглах и шприцах, как не обрабатывай, и кто знает, что попадает больным вместе с глюконатом кальция и глюкозой. Шприцевой гепатит, он штука смертельная.
— Но мы же спрашиваем больных, был у них гепатит, или нет.
— А если больной не знает? Да и откуда ему знать? Есть такие гепатиты, ни А, ни В, их никаким анализом не определишь, а потом бац — и пора умирать.
— Так что же делать?
— На разовый инструментарий переходить. Разовые шприцы, разовые иглы, разовые системы для капельниц. Сделал инъекцию — и в утилизатор. Ну, или в мусорное ведро, если живешь в отсталой деревне.
— Но ведь дорого!
— Не так и дорого. Стоимость шприца всяко дешевле стоимости препарата, если это не водичка на киселе. Ну, а хоть и дорого, так ведь здоровье и должно быть самым дорогим у человека, разве нет? Будут и у нас разовые шприцы, мы доживём. Не сразу, но будут. А пока нужно поменьше назначать инъекций той же глюкозы, глюконата кальция или всяких витаминов.
— Тебе, Чижик, и витамины не угодили?
— Не мне, а науке. Назначение тиамина и пиридоксина при вегетососудистой дистонии ничем не обосновано — факт. Ну, разве что больной как сядет, так и вспомнит, что его лечат. Взять хоть тиамин. Суточная потребность — один миллиграмм. Хлеб, каша, овощи доставляют его достаточно. В одной ампулке — пять миллиграммов. Вводить пять миллиграммов тиамина человеку — все равно что наливать литр воды в уже наполненный стакан. Одно безобразие.
— Так что, наше лечение не помогает?
— При вегетососудистой дистонии? Помогает. Отдых. Полежит здесь больной, и ему станет лучше. Рабочий отдохнёт от станка,
