а кто-то вяло отбивался, особо ни на что не надеясь.
Эйрих ездил из края поля в край, выцеливая понравившихся противников и убивая их.
«Убивать легко, когда ты на коне и с луком», — подумал он. — «Парфяне так уничтожили Красса, а гунны сейчас завоёвывают всё новые и новые территории».
Битва кончилась тем, что остатки неудачливых нападающих, всё же, сбежали, а тех, кто не смог, убили воины готов.
— Славная битва, Эйрих!!! — воскликнул Ниман Наус, доспехи и лицо которого были покрыты чужой кровью.
Вообще, все воины были, буквально, залиты кровью врага — вот что бывает, когда безбронные вступают в схватку с бронными. Поэтому у Эйриха есть второстепенная задача — добыть как можно больше высококачественных броней для своей будущей дружины.
«У моих кешиктенов всегда были самые лучшие доспехи и булатные мечи», — подумал Эйрих, размышляя над задачей. — «Мы скупали весь булат и самых лучших рабов-кузнецов».
Степные кузнецы тоже неплохо справлялись с изготовлением надёжных доспехов, но хорезмийские кузнецы, коих они обращали в рабство, показали им настоящее мастерство работы с булатом (2), приходящим с юго-запада. Эйрих даже приказал южным городам платить часть дани булатом.
«Лучшее оружие для лучших воинов».
— Кто это такие? — спросил Хумул, пнув труп светловолосого копейщика в кожаной жилетке.
Из груди его торчала окровавленная стрела Эйриха, прошедшая почти насквозь из-за того, что жертва упала на спину. Стрела испорчена и не подлежит восстановлению.
«Хотя бы наконечник я сохраню», — подошёл Эйрих к трупу и вытащил нож.
— Не похожи на римлян, — произнёс Хумул задумчиво. — Может, кто-то из наших?
Он подошёл к недобитку, который лежал в окровавленной траве, сжимая собственные кишки.
— Эй, дружок, ты говоришь на нашем языке? — спросил у него Хумул.
Смертельно раненый просипел что-то неразборчивое.
— Нет, это не наши, — вынес вердикт Хумул, после чего подошёл к раненому и перерезал ему глотку.
— Собирайте оружие и брони, если есть, — распорядился Эйрих. — И о наших раненых позаботьтесь — нам лучше поторопиться и уйти подальше отсюда до прихода тьмы.
Подсчёт убитых показал, что у Эйриха теперь сорок два воина из пятидесяти. Потери незначительные, если сравнивать с числом убитых врагов. Но им ещё идти дальше, ведь они не прошли и половины пути домой. А ещё они опаздывают.
Раненых было двадцать девять — порезы от топоров, уколы копьями, синяки и сломанные руки. Часть из них уже небоеспособна, поэтому Эйрих посчитал, что надо сделать остановку где-нибудь в безопасном месте.
— Уходим, — произнёс он, когда караван вновь пришёл в себя и был готов к движению.
/12 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, посреди холмов и горных кряжей/
Так как продолжать путь было слишком опасно, Эйрих решил поставить лагерь где-нибудь в неприметном местечке, чтобы раненые кое-как пришли в себя, а возможные преследователи наткнулись на подготовленную оборону.
Каструм строить он даже не думал, хотя, в общих чертах, знал, как это делали римляне. Просто он выбрал неплохое ущелье с источником воды, где поставил лагерь и заставил рабов сложить из камней насыпь, затрудняющую штурм с наскока.
Поставив шатры и нарубив дров в достатке, они развели костры и засели тут, готовясь ко всему.
«Не ожидал я, что здесь орудует кто-то, помимо готов», — размышлял Эйрих, грызущий баранью голень. — «А ведь могли и готские налётчики напасть — всякое бывает».
Но у неизвестных оружие было не готское, одежда была чуждая, а ещё броня, встреченная у троих, оказалась совершенно нехарактерная как для готов так и для римлян. Это чужаки, прибывшие откуда-то издалека.
«Старейшина говорит, что сейчас время такое», — припомнил Эйрих. — «И он прав, видит Тенгри».
На фоне стонут раненые, едва способные ходить, трещат костры, скрипят деревянные вертелы с бараньими тушами на них, в воздухе пахнет пряными травами, вкусным бараньим мясом, а также умиротворением вечернего лагеря.
— Виссарион, теперь ты мне должен, — произнёс Эйрих, посмотрев на сидящего рядом раба.
— Да, господин, — ответил тот, быстро глянув на сидящую рядом Агафью.
— Полная самоотдача, Виссарион, — добавил Эйрих. — Надеюсь, ты уже хорошенько подумал и придумал, как можешь быть полезен мне.
— Да, господин, — кивнул раб.
Эйрих огляделся по сторонам.
— Я вижу, что сейчас самый подходящий момент поделиться со мной своими мыслями, — произнёс он.
— Сначала я даже не знал, как подступиться к этому, — признался Виссарион. — Но потом я подумал о том, чем мы с тобой занимались всё это время, господин. Я учил тебя латыни, речи и грамоте, а также наукам, которыми я, смею надеяться, владею сам.
— Так, — кивнул Эйрих.
— Может, будет разумнее обучить всех готских детей латыни и грамоте? — предложил Виссарион.
— Зачем? — нахмурился Эйрих.
— Так будет больше пользы, — ответил Виссарион. — Рим тем и силён, что многие его граждане грамотны. Грамотный человек приносит больше пользы, чем неграмотный...
Раб запнулся.
— ... варвар, — договорил за него Эйрих. — Я знаю, как нас называют римляне. Ты тоже варвар, Виссарион, потому что в рабстве у меня — твои сородичи считают именно так.
— Да, господин, — не посмел оспаривать это утверждение раб.
— Но что-то в твоём предложении есть, — задумчиво произнёс Эйрих. — Если каждый будет грамотным, то... Только вот что это мне даст? Я ведь не Рим, я не стану от этого силён.
— Станешь, господин, — ответил Виссарион. — Ведь так можно передать твоим готам знания древних. Я видел в телеге свитки об осадных машинах, стратегемах — этому можно научить только грамотного. А ещё свитки можно переписывать и распространять, но тоже в среде грамотных.
— Моей жизни не хватит на такое, — вздохнул Эйрих. — Но ты этим займёшься. Я уговорю отца, чтобы он принудил родителей отдавать на время своих детей на обучение латыни и грамоте. Но если будешь устраивать что-то вроде выходок Фотиса...
— Я не педераст, — с окаменевшим и ожесточившимся лицом сказал Виссарион.
— Хочу верить, — покивал Эйрих.
Повисла пауза, в течение которой он догрыз баранью голень, после чего принял от римской рабыни, даже выглядящие сочно, рёбрышки. Много мяса не бывает. Особенно когда речь идёт о баранине. Эйрих даже не представлял, как сильно скучал по чуть подзабытому вкусу баранины, приправленной солью, перцем и
