Подобные диалоги мы вели уже вторую неделю. Я методично, в стиле одного моего знакомого по прошлой жизни, «взрывал» девушке мозг. Знакомого звали Володя, он отличался умением «взорвать» изнутри любой коллектив людей, если было нужно. «Пацаны» часто пользовались его навыками. Для того чтобы не терять квалификацию Вова тренировался на женском поле и на семейных парах. Любовниц у него было около пятнадцати. Создавалось впечатление, что все эти женщины знают друг о друге, последними словами ругают Владимира, но по каким-то причинам ничего не могут с собой поделать стоит ему только появиться на их горизонте. Я лично слышал, как однажды Вовке заявили: «Ты совсем охренел! Четыре месяца не звонил! Ну, приезжай!» Умел он найти единственно верные слова для каждого человека, чем с успехом и совершенно беспринципно пользовался. Те, кто его знал и работал с ним, старались ни при каких обстоятельствах не приводить Володю в свой дом и держали его подальше от своих семей. Он разрушал семьи и отношения между людьми походя, поэтому его «талантами» умные люди предпочитали пользоваться на расстоянии. В отношении Кудрявцевой я пользовался проверенными Володиными методами. Результат был налицо.
— Лев Давидович, напрасно вы так говорите о Сергее Андреевиче. Он тоже за страну болеет, за людей, за их будущее, — вступилась за Котляревского Люба. — Он великий ученый, подвижник науки.
— Все это очень хорошо, Люба. Для кого он ее двигает-то? Зайдите в первый попавший крестьянский дом и покажите мне, что для этого дома сделал ваш профессор. Чем он помог этому крестьянскому хозяйству и этой конкретной семье? Ничем.
— Но, Лев Давидович это же НАУКА! Исследования Сергея Андреевича очень помогут всему человечеству.
— Да плевать мне на все человечество, Любовь Владимировна. Мне здесь и сейчас людей кормить надо. Одевать, обувать и лечить тоже нужно сегодня. Я понимаю, что фундаментальная наука необходима людям, но не тогда, когда из сотни девяносто девять — голодные. В этом случае нужен хлеб и прикладная наука, которая помогает решить насущные проблемы. Разве не так?
Я немного помолчал. Кудрявцева тоже сидела молча, что-то обдумывая.
— Вот ваш профессор Котляревский мажет масло на хлеб за завтраком, сверху, на английский манер, джем положит, потом откусит кусок, запьет это кофе с сахаром и сливками и начинает размышлять вслух о том, что же хорошо для русского человека.
Как там было-то…. «Утром мажу бутерброд — сразу мысль: а как народ? И икра не лезет в горло, и компот не льется в рот».
После цитаты из еще не родившегося великого Леонида Филатова Любаша расхохоталась. Видимо я попал в самую точку.
— Вот сидят такие как он, кушают и рассуждают о некоем абстрактном благе всего человечества, а не о конкретном благе для жителей России. При этом совершенно непонятно, кто для масона Котляревского есть русский человек?
Для меня русский — это прежде всего пролетарий-рабочий и трудяга-крестьянин, их голодные и холодные дети, жены и престарелые родители. Котляревский и иже с ним ориентируются на десять процентов сытого населения этой страны, которые в свою очередь смотрят на Европу, как на мать родную, каждое слово ловят. Я думаю о девяноста процентах голодных, которые составляют подавляющее большинство жителей этой страны. Можете сказать кто из нас прав, Любовь Владимировна?
Кудрявцева ответила не сразу.
— Уже не знаю, Лев Давидович. Но не может же быть все вот так плохо? Ведь во всех газетах и журналах писали, что Россия к 1914 году вышла в мировые лидеры по многим показателям.
— Этого никто и не отрицает, милая моя.
— Я не ваша милая, Лев Давидович.
— Хорошо, будете «чужая и противная», — Любаша прыснула от смеха. — Люба, если сравнивать с другими странами и с показателями 1875 года, то, конечно, куда-то мы вышли. Вот только куда и зачем?
— Я не очень вас понимаю, Лев Давидович.
— Любовь Владимировна, за последние пятьдесят лет численность крестьян только в Европейской части России выросла более чем в два раза. С пятидесяти до ста трех миллионов человек, при общей численности населения — сто сорок-сто пятьдесят миллионов. Если посмотреть на тот экономический рост, о котором вы мне говорите, со стороны десяти-пятнадцати процентов населения этой страны, к которым относится, профессор Котляревский, кадеты, эсеры, дворянство, интеллигенция и буржуазия, то рост конечно есть. Посмотрев на эти же показатели в пересчете на душу населения, то есть на каждого жителя Империи, мы получаем полную профанацию. Богатые стали еще богаче, а бедные еще беднее.
Если я не прав, то, что же вызвало революцию? Или вы, Любовь Владимировна, думаете, что люди с жиру бесятся, а царя я сам с трона скинул?
— Я не задумывалась о происходящем с этой стороны, Лев Давидович, но сейчас мне кажется, что вы в какой-то мере правы.
— В какой-то мере? — я улыбнулся. — Люба, вы знаете, какой вой подняли либералы, после того как Антон Павлович Чехов опубликовал свой рассказ «Мужики»?
— Я читала, что этот рассказ — ужасная неправда. Чехов все написанное выдумал, он хотел очернить все российское крестьянство этим рассказом.
— Антон Павлович в некоторой степени утрировал происходящее. Не такие уж вечно пьющие русские мужики. Скорее всего, эту деталь он добавил для усиления эффекта от повествования. Для того чтобы убедиться в правдивости Чехова, достаточно поехать в любую самую обычную деревню и посмотреть на то, как живут вечно голодные люди. На эту тему также полезно почитать словарь Брокгауза и Эфрона.
По их данным, после голода 1891 года, когда голодали 29 губерний, Нижнее Поволжье постоянно страдало от голода. В течение последних 18 лет Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская — 9. За последние 40 лет наиболее крупные голодовки были в 1880 году (Нижнее Поволжье, Санкт-Петербургская, Псковская, Новгородская, Олонецкая и часть новороссийских губерний). Затем 1885 год (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова). Далее, вслед за голодом 1891 года, наступил голод в 1892 году в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 годов были примерно в том же районе.
Теперь нынешний век. Голод 1901 года в 17 губерниях центра, юга и востока страны. В 1905 году голодали 22 губернии, в том числе четыре нечерноземные — Псковская, Новгородская, Витебская и Костромская. В 1906, 1907, 1908 и 1911 годах голодали преимущественно восточные, центральные губернии и Новороссия.
Кто и когда считал крестьян, умерших во время голода? Вы когда-нибудь слышали о дворянах, помещиках или интеллигенции, пухнущей от голода до Революции?
