Кудрявцева задумалась и отрицательно покачала головой, отвечая на мой вопрос.
— Никогда не слышала о таких случаях, если честно.
— Я тоже не слышал, а для российских крестьян — это обычное дело даже в урожайные годы. Как вам, Люба, такие показатели?
— Это просто ужасно! Как такое могло быть, Лев Давидович?
— Очень просто. Мы сравниваем себя со странами Европы, которые живут за счет своих колоний и всего остального мира. Посмотрите на Францию, Англию. Даже у Италии есть колонии. Экономические показатели европейских стран не учитывают, что громадное количество ресурсов поступает извне, но почему-то считается, что это продукт, произведенный внутри, например, в Англии или Франции. Тот момент, что в Индии, Индокитае, Китае или в Африке из-за европейцев голодают и умирают миллионы людей, вроде как не в счет. Как никто и никогда не сможет подсчитать количество негров-невольников, вывезенных из Африки на плантации Нового Света и умерших от непосильного труда или английских крестьян, которые буквально вымирали из-за «огораживания». Овцы-то важнее. Российская элита переняла стиль отношения к простым людям у англосаксов, которые всегда больше внимания уделяли своим овцам.
Еще одна беда в том, что нашим, доморощенным мироедам, кроме своего народа грабить больше некого, вот и стараются они русских крестьян в статистику не включать, чтобы показатели не портить. В Европе же не принято считать ограбленных и закабаленных рабов со всего мира.
В 1904 году Николашка со товарищи попытались выбиться в колонизаторы — не получилось. Получилась Русско-Японская война. Вот и продолжают поступать в Россию все ресурсы из нее же.
Как известно, сытый голодному не товарищ. Он ему господин. Так и доигрались. Стоит ли удивляться, Люба, тому, что сейчас с господами делают? Особенно, если понимать, откуда ноги растут.
— Все-таки странно, Лев Давидович… Все говорят, что Империю развалили большевики и немцы, которые большевикам заплатили.
— Люба, эти «все», о которых вы говорите, пытаются сейчас сами для себя найти оправдания и хотят по старинному русскому обычаю на кого-то свалить свою вину. Им даже не очень важно на кого. Главное — найти крайнего и повесить на него всех собак.
Большевики, которых уже сейчас принято обвинять во всех смертных грехах, здесь ни при чем. Как бы странно это ни звучало.
Людьми в своей стране надо было заниматься, а не морить голодом и грабить свою же страну, для того чтобы по Парижам разным кататься и лезть как затычка во все и вся европейские дырки. Вы же читали пьесы Чехова, Люба?
— Конечно, читала, Лев Давидович. Только он мне не очень нравится. Слишком жалок, как мне кажется.
— Жалок, говорите? Не согласен. Скорее убийственен в своей правдивости и публицистичности. По сравнению с Чеховым душевнобольной Достоевский просто отдыхает со своими «Бесами», например. Антон Павлович рассказывает о том, как убивают русскую душу, а не копается со смаком в грязном белье как Федор Михайлович.
К примеру, в своем «Вишневом саду» Чехов удивительно точно описал ситуацию с парижскими катаниями. Наглядно показал — смотрите, вы все такие. А в «Мужиках» сказал — смотрите, а они вот какие. Прочтите, внимательно рассказ, в нем есть героиня, которая с ненавистью смотрит на помещика и его семью. Сейчас эта ненависть голодных достигла своего пика и не просто выплеснулась кипятком через край. Весь котел опрокинулся. Получается в итоге, что не такой уж бессмысленный и беспощадный русский бунт, как его товарищ Пушкин описывал, если смотреть на него не с дворянско-интеллигентской стороны, а с позиции обычного крестьянина. Просто так, как известно, даже кошки не родятся.
— Тогда получается, что мы сами во всем виноваты, Лев Давидович?
— А кто же еще, кроме нас самих, Любовь Владимировна? Довели людей, а теперь вместо того чтобы посмотреть в корень проблемы, разобраться и решить вопросы, подавляющее большинство дворянства, буржуазии и интеллигенции нашли виноватых в виде партии большевиков и продолжают заниматься тем, что делали до, да и после революции, болтают о каком-то «всеобщем благе». Ты людей перестань голодом морить, дай им хлеб, землю, волю, медицину, образование нормальный уровень жизни и болтай себе всем, чем захочется.
Кстати, Лев Николаевич Толстой в своих описаниях жизни русских крестьян конца прошлого века очень точен. Нет никаких оснований не верить ему. Лев Николаевич в своих путевых заметках пишет, что богатым считается крестьянин, семья которого может дожить на урожае этого года до урожая следующего. Таких крестьян, по свидетельству Толстого, примерно двадцать процентов, у остальных восьмидесяти, свои запасы заканчиваются уже к декабрю.
Лев Николаевич даже попытался указать нам всем путь, по которому необходимо идти. Сам надел рубаху и пошел в народ, пахал, сеял и писал для детей сказки. Разве не так, Любовь Владимировна?
— Так, Лев Давидович, но Толстой вернулся к себе в усадьбу и продолжил писать романы.
— А что ему оставалось делать? Ни он, ни я, ни вы, ни даже профессор Котляревский не сможем выдержать крестьянского быта хоть сколько-нибудь продолжительное время. Это не под силу ни эсерам, которые традиционно заигрывают с крестьянством, ни кадетам-заговорщикам, ни дворянам, ни интеллигенции. Вытерпеть это могут только русские крестьяне. Поскольку мы с вами не способны к жизни в таких условиях, нам остается только попытка улучшить уровень жизни этих людей. Мы не можем спуститься до их уровня, по этому пути попытался идти Лев Николаевич, не получилось. У нас тоже не выйдет, мы просто погибнем. Ваш жених тоже к таким условиям не приспособлен. У вас есть жених, Любовь Владимировна?
— Вообще-то есть, Лев Давидович, — девушка задумчиво посмотрела на меня.
— А как его зовут?
Кудряцева какое-то время помолчала.
— Никак. Это совершенно неважно, Лев Давидович.
— Но я же не могу называть его «никаком», — Любаша рассмеялась после этих слов. — Должно же быть какое-то обозначение для этого юноши. Он, наверное, офицер? Красивая форма, погоны,… Что еще нужно девушкам?
— Пусть будет «юноша в погонах», если вам, Лев Давидович это так важно.
Я засмеялся.
— Да, Люба. Хорошо же вы относитесь к вашему жениху. Надо же. «Юноша в погонах». Он тоже в заговоре участвует?
Кудрявцева вздрогнула после этого вопроса. Она подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах появились слезы, а губы слегка подрагивали.
— Так вы все знаете, Лев Давидович?
— Все, да не все, Любовь Владимировна, но много, — я пристально смотрел ей в глаза, внимательно фиксируя ее мимику.
