глаза, зло усмехнулся. Взял из банки тлеющий фитиль, раздул его, раскурил заранее набитую денщиком трубку с длинным чубуком — князь пристрастился к курению, так как в окружении Петра сия вредная привычка буквально насаждалась.
Негромко прошептал, не скрывая сарказма:
— Неужели царь сам верит в то, что написано?! Если так, то он, как правитель, должен понимать, что ни один азиатский владыка, особенно мусульманин, не удержится на престоле, если его единственной поддержкой будут только иностранные штыки?! Даже англичанам подобные трюки не удавались и веком позднее, а ведь методики их были куда искуснее, и действовали более изощренно и коварно. Так что советникам действительно головы отрубить нужно — они дурные, и пользу не принесут, один вред о них только ожидать приходится. Хотя…
Князь затянулся табаком, пыхнул дымком. Задумался, кривая улыбка заиграла на губах.
— Царь ведь скуп, да и денег в казне нет, приписка одна о годичном содержании многого стоит. Да и войск выделено недостаточно для полномасштабной войны, а вот в авантюру пуститься вполне хватит. Половина воинства казаки и бывшие шведские драгуны, русская пехота в крепостях оставлена и там вымирает от безводья и непривычного климата. Такое ощущение, что царь их заранее всех списал в убыток — выгорит дело, то хорошо, а погибнут — и не жалко. Как там ему фельдмаршал Шереметев сказал после взятия Орешка — «бабы еще нарожают»!
Бекович покрутил головой — отряд пущен на убой, одно плохо — он им командует и перспективы не просто туманные, они смертью попахивают, большой кровью и жуткими муками.
— Ладно, потом будет время крепко подумать. Пока посмотрим, что мне тут дальше предписывают…
Глава 4
— Эти урусы задумали начать войну, говоря мне о своем миролюбии. Но колючку с ядовитым шипом даже в мягкой кошме не спрячешь — она обязательно уколет!
Здесь, в зеленом саду, под сенью персиков, всегда хорошо думалось — повелитель Хорезма, Шергази-хан сидел на ковре и размышлял. А ситуация нравилась ему все меньше и меньше — на Хиву с каждым днем надвигалась неминуемая война…
Благословенна земля омываемая водами Джейхуна — дарованной для спасения людей Амударьи. С ледяных вершин Памира, «крыши мира», срываются стремительные ручьи, сила которых наполняется тающим льдом. И спускаются они хрустальными лентами, а вода прозрачней любого стекла, что может сотворить даже самый умелый стекловар. Но сплетаясь с другими ручьями, появляются уже горные реки, наполненные яростной силой — течение становится свирепым, оно играет огромными валунами как булыжниками, которые дехканин выкапывает на своем маленьком поле и откидывает со своей земли в сторону.
И с расстоянием сливаются в Амударью горные потоки, которые таджики почтительно именуют Пянджем и Вахшем за их буйный нрав. И вырвавшись на равнину, общая река уже потихоньку теряет свой норовистый характер. Но в нее впадают новые притоки, что вырываются с предгорий — справа Зеравшан, Карусу и еще три «дарьи». А слева, от афганских гор один Кундуз, чье извилистое русло проходит по Бамианской долине, где стоит каменный исполин — воплощение Будды, высеченное в скале.
Лишь приняв в себя все притоки, и отдавая свою воду в многочисленные арыки, Амударья с каждым фарсахом становится покладистой и доброй, как самая любящая и возлюбленная жена. И только течение несет к далекому Аралу песок и ил, а в половодье вырванные с корнем растения и деревья из тугайных зарослей, что окаймляют ее пологие берега. И пусть вода грязная, но она является самым главным богатством в Мавераннахре и Хорезме — без ежедневных поливов земля была бы выжжена лучами жаркого солнца. А потому темные воды Джейхуна воистину благословенны, и когда желтые пески пустыни отражаются под слепящими лучами на речной глади, то она кажется людям золотистой, наполненной до краев золотым песком.
Но даже в Хорезме, где Джейхун уже тихая и спокойная, случаются катаклизмы, от которых гибнут занесенные песком города и многие тысячи людей ищут спасения в других местах. Это происходит в момент самого высокого половодья Амударьи — мощное течение может выплеснуться из берегов, и устремится в сторону, пробивая себе новое русло. И река уходит от городских стен, порой на несколько фарсахов — а это целый день ходьбы по пескам для человека. Или произойдет сильное землетрясение, а в этих местах они обычное дело — так полтора века тому назад Амударья отвернула к Аралу, наполнив огромную котловину озера. А один из ее рукавов перестал впадать в озеро Саракамыш, из которого вытекала в сторону Каспия река Узбой, старое русло которой сейчас занесено песком. И беда пришла в те края — тысячи туркменских кибиток покинули насиженные места, люди стали искать спасение среди бескрайней пустыни, которая всегда жестока попавшим в беду, а соседи порой настроены крайне недружелюбно.
Да спасет Аллах от такого несчастья!
На этой земле нужно беспрестанно трудиться — для орошения полей нужна вода, и люди круглыми днями роют или чистят анхоры — большие каналы, от которых уже отходят во множестве арыки. От Амударьи они порой отходят на фарсах, а то и более, а ведь это восемь русских верст. Но люди не зря работают от рассвета и до заката, лишь в самое жаркое время дня прячутся под деревьями от ярких лучей солнца.
Полив земли преображает любое, прежде пустынные место, в цветущий оазис, который щедро вознаграждает дехкан за их кропотливый и тяжкий труд под жгучими лучами солнца. И радуя душу плодами урожаев, которые здесь убирают дважды в год.
На половине всех земель, отвоеванных у пустыни, вызревала золотистая пшеница. За нею приходили караваны даже из казахских и афганских земель — больно нравилась купцам отборное хорезмское зерно, из которого выпекаются в тандырах вкусные лепешки с семенами кунжута. После уборки первого урожая дехкане тут же сажали джугару — сорго — семена шли в пищу, а стебли на корм скоту.
Еще четверть земель шло под бахчи и огороды. На всю Среднюю Азию были знамениты хорезмские дыни — всякие разные по цвету, по размеру, по насыщенности сладкого вкуса — от них буквально зависела жизнь всего населения. Кусок
