— Помолчите, Василий Яковлевич, — великий князь оборвал Мировича и застыл, подняв руку.
В голосе его высочества появились металлические нотки, глаза гневно сверкали, он готов был испепелить Мировича взглядом. Все замерли, воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипами мадемуазель де Шоней. Время, казалось, остановилось. Наконец великий князь опустил руку и, обернувшись вполоборота к Глебову-Пауловскому, промолвил:
— Барон, вы знаете, что нужно сделать.
Глебов-Пауловский кивнул, достал огниво и поджег конверт, перевязанный черной лентой.
— Что вы делаете?! — Мирович взвыл.
Его лицо исказилось, вид объятых пламенем бумаг доставлял ему физическую боль. Он сделал несколько шагов вперед, порываясь выхватить бумаги из рук адьютанта его высочества. Но цесаревич жестом остановил его. Глебов-Пауловский бросил конверт в открытый камин. Все замерли, наблюдая за тем, как горят бумаги, и ожидая, что, как только они превратятся в пепел, свершится что-то ужасное и непоправимое. Словно издеваясь над присутствующими и продлевая муки, огонь медленно, очень медленно — по крайней мере, так всем казалось, — пожирал надпись «Открыть после моей смерти в Совете». И все же сожрал ее до последней буквы. Глебов-Пауловский взял кочергу и размешал пепел с золой.
— Ну, представляется мне, что Россия стоит и все спокойно в нашем государстве, — промолвил великий князь.
— Но власть! — простонал Мирович. — Вопрос власти — это же коренной вопрос…
— Василий Яковлевич, друг вы мой, — улыбнулся великий князь. — Что такое эта ваша власть? Система привычек и воспоминаний. Я прав?
Последний вопрос был адресован Глебову-Пауловскому.
— Совершенно правы, — ответил барон.
— Привыкайте, Василий Яковлевич, жить по-новому. И поверьте, что никому, в том числе и мне, не под силу соответствовать вашим воспоминаниям. А если бы и удалось, найдутся другие, которые скажут, что раньше было по-другому и было лучше.
Завершив монолог, цесаревич окинул взглядом присутствующих. Его внимание привлекла мадемуазель де Шоней. Она сидела на стуле с высокой спинкой. Некусаный и Прокудько держали ее за руки.
— Я так понимаю, что это и есть мадемуазель Аннет де Шоней, — произнес великий князь. — Да отпустите вы ее. И доставьте ее к вице-канцлеру Безбородко. Он даст ей новое задание. Впрочем, если она не желает ехать в Россию, отпустите ее на все четыре стороны.
— Ваше императорское высочество, — воскликнул Мирович. — Но эта женщина вместе с графом Дементьевым убили князя Дурова. Его тело еще не остыло, оно покоится этажом выше.
На этот раз лицо цесаревича исказилось, словно от боли.
— Убили? — переспросил он.
— Мадемуазель де Шоней здесь ни при чем, — произнес я. — Князя Дурова убил я.
— Вы убили? — Великий князь повернулся ко мне. — Вы убили его на дуэли?
Он смотрел на меня так, будто я барахтался в болоте и должен был ухватиться за протянутую мне руку.
— Простите, ваше высочество, это была не дуэль, я просто убил его, — признался я.
Глаза цесаревича потухли, лицо осунулось.
А во мне — напротив — будто вспыхнул огонь и обжег меня изнутри. И вдруг стало мне тошно от всего, что я слышал.
Все было пшиком! Заговор, в который меня вовлекли, оказался никому не нужным. Цесаревич не собирался спихивать папашу с царского стульчака. И не надо было спасать Аннет, которая оказалась агентом вице-канцлера Безбородко. Ну, конечно, Мировича расстроили. Но и он, наверняка, утешится, придумают ему новую миссию взамен той, что он для покойной императрицы так и не исполнил. Клавдий Марагур получит свои деньги. Некусаный остался жив и невредим. Цесаревич не поссорился с отцом императором. Правда, Александр Павлович изволили сильно расстроиться, узнав, что я убил князя Дурова. Но он, видно, принадлежал к такому типу людей — жалостлив был. Скажи я ему про то, как попугая придушил, он и тут бы всхлипнул: птичку жалко!
Вот только со мной было не все в порядке! И ничего нельзя было исправить! Я не имел никакого отношения ко всем их интригам, мне вообще плевать на них было! Но именно моя жизнь была сломана!
И я решил, что буду последним бараном, если так и останусь сидеть сложа руки, ожидая, пока меня заберут под стражу и конвоируют куда-нибудь в Сибирь на рудники. Получилось так, что, когда великий князь вошел в зал, все расступились перед ним. И теперь между мною и дубовыми дверями стоял один некусаный. Я решил, что пришло время этому сударю хотя бы по физиономии схлопотать. Правда, оставалась еще угроза со стороны велетеня. Но я надеялся, что Клавдий Марагур считает свою миссию выполненной. Ведь Мирович нанимал его на поиски завещания императрицы.
Я сорвался с места и ринулся вперед, чуть наклонившись, намереваясь головой протаранить некусаного. Однако же он посчитал за лучшее столкновения избежать и, взвизгнув по-бабьи, отпрыгнул в сторону. Я распахнул с налета дубовые двери, отчего получили по лбу два офицера, поставленные нести караул перед входом в зал, куда вошел великий князь.
— Держите! Держите его! — услышал я голоса за спиной.
Больше других надрывался Мирович. Вот ведь неуемный старикашка!
По инерции я хотел было бежать тем же путем, каким проник в замок. Но вовремя спохватился: Мэри-Энн наверняка и след простыл, а значит, на крыше делать мне нечего. На крыше для меня — тупик! Нужно прорываться вниз, прочь из Шлосс-Адлера, затеряться как-нибудь в городе, забиться в какую-нибудь дыру, переждать, пересидеть, а там — авось Главный Повар позаботится обо мне, авось не даст пропасть!
Я выскочил на лестницу, ведущую вниз, и скатился по ней, едва не переломав себе ноги. На следующей площадке находился деревянный ворот со специальными ручками — устройство наподобие тех, что применяются в колодцах для опускания и поднятия ведер. С потолка свисали специальные блоки. От валика через эти блоки проходили цепи, на которых висела портокулиса.[72]
Черт! Когда я рассматривал замок из гондолы монгольфьера, мне казалось, что главный зал находится на четвертом этаже. Если это так, то до выхода на улицу — еще два этажа!
Но наличие портокулисы в этом помещении говорило о том, что выход на улицу находится этажом ниже. И — поскольку портокулиса поднята — проход открыт!
Все эти мысли промелькнули в голове, несмотря на то, что навстречу мне попался какой-то поручик, видимо, из гвардии, сопровождавшей цесаревича, и, размышляя о причудливой архитектуре замка, я одновременно толкнул офицера в грудь. От удара он перелетел через деревянный ворот и грохнулся на каменный пол. Наверное, я напрасно обошелся с ним столь жестко, потому что он, по всей вероятности, даже и подумать не успел о том, что я какой-то злодей, которого нужно задержать!
— Прошу прощения, любезный! — выкрикнул я.
Это были все сантименты, на которые хватало времени.
Несколько пар сапог грохотали по ступеням у меня за спиной. Я метнулся к следующей лестнице.
— Решетку! Опускайте решетку! — послышался визг Василия Яковлевича.
На следующем этаже я оказался перед выходом во внутренний двор. Он был сделан на несколько метров выше, чем уровень земли за пределами замка. Вот почему при осмотре с внешней стороны обнаруживался лишний этаж.
Над головой заскрежетали цепи, заскрипело дерево. Я посмотрел вверх. Через широкую щель в потолке опускалась портокулиса. Прямо передо мной на мосту через ров толпились офицеры и вельможи. До них уже донесся шум из замка, и они с любопытством следили за окнами и выходом. Нужно было умудриться пройти между ними, не привлекая к себе внимания. Что практически было невозможно, потому что все они, как по команде, уставились на меня. Я прошел вперед, пригнувшись под спускавшейся портокулисой. Надеюсь, это выглядело так, будто ее специально опускали не слишком быстро — с таким расчетом, чтобы я успел пройти.
— Что там произошло? — спросили меня.
— Немедленно усилить караулы! — рявкнул я в ответ. — Произошло новое покушение на графа Норда! Убит князь Дуров!
— Дементьев, а ты-то как оказался здесь? — раздался знакомый голос.
Это был Михаил Лактионов, московский повеса, с которым мы были немного знакомы, пару раз встречались в модных салонах. Он чуть не испортил мою игру, потому что я не знал, что ответить. Скажу, что прибыл с графом Нордом, и вельможи из свиты цесаревича уличат меня во лжи. Заявить, что находился здесь при Афанасии Федоровиче, — и меня разоблачат марьинские гусары.
— Черт подери! — выругался я, глядя с негодованием на Лактионова. — Вы даже за своими уследить не можете! Немудрено, что прозевали злодеев! Освободите проход! Я иду в ратушу по личному распоряжению графа Норда!
Передо мной расступились. Я прошел по мосту через ров.
— Держите! Держите его! — это кричали мои преследователи, оказавшиеся за опущенной решеткой.
