Заодно слегка подмял союзников — как ни крути, но встреча происходит не на нейтральной территории, как это принято, а на российской. Причём не материковой части страны, а отчасти колониальной, вассальной по сути. Серьёзная заявка на главенство в Континентальном Альянсе, если проглотят.
Скорее всего, дальше заявки дело не пойдёт, российская дипломатия на европейском направлении аутсайдер[2]. Как бы там не пыжились дипломаты, как бы ни хвалили школу, но факты упрямы — российская дипломатия пронизана агентами влияния иностранных государств более чем полностью.
Впрочем, это всё догадки попаданца, который может анализировать происходящее, видя только надводную часть айсберга[3]. Будь у него время и желание, за пару лет можно вникнуть, а так… учёба, творчество, война вот чёртова… некогда.
Порядок за две недели навели если и не идеальный, то где-то рядом. Счёт убитых шёл на тысячи, если считать всё Царство Польское, но право слово — почти все они заслужили эту участь. Невинных жертв среди убитых почти нет. Единственные, кого Алекс жалел, так это двоих детишек, погибших по нелепой случайности во время начавшегося не к месту пожара при штурме поместья родителей-диссидентов.
Представители хороших семей, которым ранее за участие в акциях грозила разве что ссылка в Сибирь, попали в серьёзный переплёт. Не так давно они ехали в ссылку со спокойной душой — в Сибири из-за острой нехватки образованных людей, ссыльные поляки занимали не последние должности при губернаторах и градоначальниках. А теперь всё, в шахты.
Как они взвыли! Как много было обращений в газетах в великодушному русскому императору! Как много писем, переданных самодержцу через надёжных людей. Как много прошений о переводе в действующую армию, пусть даже солдатами. Выслужатся, отличатся на поле боя, вернут шляхетские привилегии…Реакция Александра ограничилась одной фразой, растиражированной газетами.
— Нет им больше веры, надоели.
Отсутствие продуманных красивостей больше всего убедило поляков в серьёзности императора, напугав до чёртиков. Следующий ход восхитил попаданца своей иезуитской продуманность — снова начали проверку шляхетских грамот, особо пристрастно разбирая сепаратистов.
Чем больше человек замазан в бунте, тем более пристально рассматривали документы, удостоверяющие дворянство предков. А ведь это Польша, славная мятежами, рокошами[4] и междусобойчиками. Бумаги хорошо горят, и даже бюрократия с разветвлённой системой справок не всегда спасает.
Мятежники начали сдавать один другого, особенно после показательных случаев с конфискацией родовых земель у потомственных аферистов. Когда конфискованными поместьями стали делиться с благонадёжными гражданами, причём всё больше польского происхождения, многие из былых любителей плевать в сторону Петербурга живо сменили сторону. Доносы полились рекой, польское общество раскололось.
Делились понемногу, но старались охватить как можно большее число граждан. Порой российская Фемида делилась конфискованным в добровольно-принудительном порядке.
— Не хочешь получить кусочек земель неблагонадёжного соседа? Уж не сочувствующий ли вы? Проверить надо бы!
Условно-благонадёжных поляков старательно прикармливают, порой фактически насильно, попутно замазывая, делая соратником.
— После получения части конфиската извольте побыть свидетелями в суде. Ничего противоречащего чести, право слово. Правда ли сын потомственных аферистов славился на всю округу бражничеством? Ах, не слишком… Вы уверены? Всё больше в карты играл… ясненько, ясненько, кровь сказывается. Благодарим свидетеля.
Что поразило Фокадана — всё это происходило очень быстро. Никакой тягомотины, так свойственной российской бюрократии: всего несколько дней назад в газетах обнародовали Закон о Конфискованном имуществе, и вот уже начали его раздавать.
Понятно, что к этому готовились, непонятно другое — как эта информация не всплыла до срока, а главное — откуда у Александра такая команда? Может быть, он всё-таки сможет продавить эволюцию, не доводя до революции?
* * *
Встреча в Варшаве государей-союзников прошла пышно. Начало ознаменовалось военным парадом, в котором маршем по городу прошлись части всех союзных государств, включая взвод дворцовой гвардии от крохотного Бадена. Не избежал этой участи и Фокадан, промаршировавший во главе батальона.
Затем приёмы, балы, празднества и прочие увеселения, несколько даже неуместные во время большой войны. Впрочем, неуместным эти празднества посчитал разве что Фокадан со своими офицерами, выходцами из народа.
На отличившихся вояк союзных войск пролился настоящий дождь наград. Порой за одно только сражение новоявленный кавалер получал сразу несколько наград.
За оборону города Алекс получил военный орден Марии Терезии от австрийского императора, поскольку воевал под началом австрийского военачальника. И орден Святого Михаила от Баварии, поскольку находится на службе баварского короля, достойно представляя страну.
Георгий четвёртой степени от Российской Империи, уже за взятие города вместе с баклановскими войсками.
За давнее дело, давно уже забытое попаданцем, его нашёл орден За Войсковые Заслуги от королевства Вюртемберг. По большому счёту рядовой эпизод, не заслуживающий и медали, но попаданец вытащил тогда из неприятностей сиятельную задницу, не подозревая об этом. Задница спасителя запомнила, бывает.
Медали раздавались едва ли горстями. Союзных государств в Северогерманском Союзе аж тринадцать, и все хотят причастности. Теперь, награждая щедрой рукой, они делали тем самым отметку для историков, заявляя о своём участии в громких делах.
Помимо четырёх орденов, Фокадан получил одиннадцать медалей от семи государств. К слову, его случай ничем особенным не выделялся, офицеров награждали щедро, даже чрезмерно.
— Нет ощущения праздника, — пожаловался Даффи в офицерском собрании части[5], косясь на увешанную наградами грудь, — знаю, что воевал, и хорошо воевал, но послевкусие от награждений какое-то дурное осталось.
— Как будто незаслуженно получил, — понимающе кивнул полковник, лениво перебирающий гитарные струны, — слишком много наград за короткий срок.
Даффи хохотнул:
— С медалями вообще смешно — полное впечатление, что их вообще не глядя раздавали.
— Не удивлюсь, — хмыкнул Фокадан, откладывая инструмент, — нас, офицеров, в какие-то списки сводили, а вот солдат нередко за бравый вид выбирали. Ладно, пусть пересластили с наградами, зато для барышень из хороших семей это как оперенье у павлина.
— Первый жених, — хохотнул крутившийся перед зеркалом Каллен, прихорашивающийся перед свиданием. Посмеявшись натянуто, тему продолжать не стали. Вот в самом же деле, это ж надо исхитриться так испоганить хорошее дело!
* * *
Прогулка по Варшаве в сопровождении компании ирландских и русских офицеров из баклановцев, приехавших на торжества, небезынтересна. Жжёнов, кривоногий кавалерийский полковник, с которым Фокадан сдружился у Бакланова, оказался настоящим знатоком города и прекрасным рассказчиком.
Правда, некоторая специфика у экскурсовода наличествует — он страстно любит Варшаву и не слишком-то любит варшавян.
Необычно, но попаданец встречал такое в двадцать первом веке, у русских беженцев из Закавказья и республик Средней Азии. Сложно плохо относиться к месту, где провёл детство и сложно относиться хорошо к народу, который вынудил тебя бежать. Пусть виноват в этом не весь народ, но заслуженная ненависть к немногим нередко оборачивается неприязнью ко всему народу. Хорошо, плохо ли… это жизнь. У кого-то это лечится, а у иных травма навсегда.
Архитектура мельком, да и не интересовались господа офицеры нюансами классицизма или барокко, как и жизненными перипетиями[6] архитекторов. А вот исторические события, происходившие в старинных особняках и на мощёных брусчаткой улицах, самое оно. Тем более, очень жизненно и ярко рассказывал русский ротмистр.
