её ор:
— А-а-а-а-а!!! Люди! Людочки-и-и-и! Убивают! Мама-а-а-а! Ой, убил меня, сволочь! Помогите! Люди-и-и-и! — орала тётя Зина, вырываясь, за ней семенил дядя Толя и пытался возмущаться. Из квартир повыглядывали любопытные соседи.
Наконец, Будяк вытолкал тётю Зину за порог, за нею последовал дядя Толя, и запер дверь на внутренний замок (его не тронули).
Тут же в дверь заколотили со страшной силой. Затем раздался звонок. Звонили долго и настойчиво. Пока на площадке не послышались возмущённые голоса соседей.
Будяк вернулся на кухню, взял в руки сумку тёти Зины, нашёл там кошелёк, вытащил оттуда деньги, пересчитал, и нахмурился, покачав головой:
— Сорок два рубля только. Ну ничего, восемь рублей должны будут.
Тётя Зина долго что-то кричала под дверью, ей вторил говорок дяди Толи. Будяк подошел к двери, распахнул её, швырнул сумку тете Зине в лицо и захлопнул дверь. Вопли чуть стихли, но затем разразились с новой силой. Так продолжалось довольно долго. Через некоторое время голоса стихли. Во дворе зарычала машина и уехала.
— Уехали, — сказал Будяк. — Зря ты не захотела милицию вызвать. Детский сад прямо.
Я пожала плечами.
— Ты пойми, Лида, — сказал Будяк. — Они же сюда всё равно вернутся. И в это время меня может не быть рядом.
— Я не хочу милицию, — упрямо сказала я, — Римма Марковна здесь не приписана. И Светка. Сейчас выяснения все эти начнутся. Не хочу.
— Лида, тебе нужно срочно привести дела с приписками и квартирой в порядок, — покачал головой Будяк. — Опеку над Риммой Марковной ты почему до сих пор не оформила? Сама же видишь. Да и твои жадные родственники не успокоятся, пока не найдут лазейку, как тебя отсюда сковырнуть. И ты радуйся, что в своей глупости или наглости, они ещё у юриста не проконсультировались.
Я всхлипнула. От напряжения последних дней слёзы покатились по щекам.
— Иди сюда, — и я очутилась в крепких объятиях.
После трех дней отгулов, которые пролетели хоть и в хлопотах, но так приятно и замечательно, возвращаться к работе было непросто.
Я вошла в свой кабинет и со вздохом вытащила увесистый блокнот в коленкоровой обложке. Здесь у меня были все планы и прочее. Я углубилась в планирование на ближайшие дни и так увлеклась, что резкий телефонный звонок заставил меня аж подпрыгнуть.
Звонили по внутреннему.
— Слушаю, — сказала я в трубку деловым тоном.
— Лидия Степановна, а зайди-ка ко мне, — рыкнул в трубку Иван Аркадьевич. Голос его не предвещал ничего хорошего.
— Конечно. Сейчас буду, — ответила я, но в трубке уже шли гудки.
Даже не дослушал.
Ну ладно.
Я схватила блокнот, ручку и заторопилась к начальству.
В кабинете сидел Иван Аркадьевич, надутый и сердитый. Рядом, чуть в стороне, на стуле, примостилась Аллочка, которая записывала что-то под диктовку.
— Разрешите? — спросила я.
Аллочка повернула голову на звук моего голоса и сделала большие глаза. Ещё один тревожный звоночек. Шеф был явно не в духе, и даже более чем.
Ну что ж, посмотрим.
За собой никакой вины я не чувствовала. Всё у меня было выполнено абсолютно идеально и в срок. Что же опять?
Иван Аркадьевич что-то черканул у себя в бумагах и, наконец, поднял тяжелый взгляд на меня:
— Что, Лидия Степановна, наотдыхалась? — спросил он таким тоном, что мне чуть не поплохело.
— Да, спасибо, — ответила я нейтрально.
— А квартальный отчёт почему запорола?
— В каком смысле запорола? — удивилась я. — Отчёт был выполнен в срок и…
— Ты мне тут зубы не заговаривай! — вызверился Иван Аркадьевич. — Квартальный отчёт у нас не приняли!
— Как не приняли? — опешила я. — Там же всё было правильно…
— Я не знаю, что у тебя там было правильно! — заорал Иван Аркадьевич, — А отчет не принят! Мне уже из Москвы позвонили! Полчаса выговаривали! Ты хоть понимаешь, Лидия, что ты натворила?! Мы идём на опережение, пятилетку выполняем за три года! А по отчёту у нас теперь висяк!
Я молчала, не зная, что и сказать. Для меня это оказалось полной неожиданностью. Я даже подумать не могла, где ошибка. Или что там ещё может быть.
— Всё! Ты запорола всё! Мы теперь и без поощрений будем и без премиальных! — продолжал ругаться Иван Аркадьевич. — Но ладно конторские, но рабочих то за что?! У всех семьи, они же так старались! Как мне теперь людям в глаза смотреть?!
Я молчала, судорожно размышляя, что могло произойти.
— И бюджет теперь будет сложно такой же выбить! — орал Иван Аркадьевич, — они мне это ещё не раз припомнят! А я же хотел дополнительное финансирование просить! Теперь хрен утвердят! Хрен!
— Но Иван Аркадьевич…
— Не надо! Не надо делать такие удивлённые глаза, Лида! — рычал шеф, — как на тебя можно положиться, если ты даже в таких мелочах подвела?
— Иван Аркадьевич, ну раз так — увольняйте меня! — не выдержала я, — ищите более компетентных сотрудников. Которые не будут вам портить показатели!
— Э нет! — стукнул по столу кулаком Иван Аркадьевич. — Вот не надо теперь этого! Сама напортачила и в кусты, да?! Легче всего уволиться! А просчеты твои кто исправлять теперь должен?! Пушкин?!
— Я сама всё исправлю, — тихо сказала я.
— Конечно сама! — Иван Аркадьевич нервным движением выбил сигарету из полуразорванной пачки и прикурил.
Я поняла, что он хоть ещё и на взводе, но основная гроза миновала.
— Выясняй и исправляй! — затянувшись, выдохнул дым Иван Аркадьевич. — Меня не интересует, как ты это всё теперь исправишь, но чтоб отчёт был сдан.
Я кивнула.
— Ты пойми, Лидия! — Иван Аркадьевич пододвинул пепельницу и с досадой стряхнул сигаретный дым, — репутацию предприятия заработать очень тяжело, но испортить её — очень просто. Мы годами добивались места в первых рядах. Депо «Монорельс», хоть и маленькое, по сравнению с тем же депо имени Горького, но мы всегда были передовиками! И в Москве с нами всегда считались. Потому что у нас ре-пу-та-ци-я! Понимаешь?! А ты одним своим промахом откинула нас далеко назад!
Я вздохнула.
— Иди! — махнул рукой Иван Аркадьевич, — выясняй, исправляй. Делай что хочешь.
