всех русских вельмож, и особенно советника царя, а также жену монарха. И никто из них даже не догадывался, что это была значительная часть богатств Хивы, которую собрали с невероятным трудом. Но это была лишь наживка, необходимая жертва, чтобы добиться того, что повелел ему хорезмшах, хитростью и коварством которого он уже восхищался, искренне считая что тот достоин стать владыкой всего края, а он сам, соответственно, стать визирем третьего по своей мощи мусульманского государства, а лучше первым — но то со временем будет.
— Великолепные кони посланы в дар — ты ими можешь наделить самых достойных из своих витязей и генералов, если сочтешь их недостаточно пригодными для себя, — визирь поклонился, и взял в руки шкатулку, откинув крышку. — А здесь учрежденный хорезмшахом Девлет-Гиреем орден Солнца Хорезма. Мой государь смиренно просит тебя, великий падишах, возложить на себя первый знак и ленту этой награды! Прими орден и кавалерию, ты самый достойный из правителей, которых мой государь знает!
Этот момент был заранее обговорен, и Петр Алексеевич извлек из шкатулки зеленую с двумя былыми полосками по краям шелковую ленту — расторопный Меншиков тут же помог расправить ее на груди и спине. Дальше появился ромбовидный золотой знак из золотой проволоки, представлявший сложный узор, усыпанный сверху бриллиантами. На массивной цепи из того же металла, украшенной эмалированными бляшками. И большую звезду, похожую на Андреевскую размером, но отлитую из золота и обильно украшенную небольшими бриллиантами. Лучшие ювелиры Хивы три дня трудились без сна и отдыха, но сотворили не только это чудо.
— Великий падишах! В этом ларце ордена Короны Хорезма — ты их можешь вручить наиболее достойным вельможам, который на твой взгляд заслуживают награды. А вот здесь, — Досим-бей извлек бархатный футляр и открыл его — внутри сверкнул алмазами ромб, точно такой же как только что врученный, только основа его была из серебра. По обе стороны от него были точно такие же по форме награды, но меньшего размера.
— А это орден Луна Хорезма, ибо если великий падишах подобен солнцу, что сияет над его верноподданными, то его достойная ханум как Луна отражает его блеск. А два малых знака для ее избранных дам, достойных жен великих супругов, твоих преданных сановников!
Петр Алексеевич взял в руки футляр, подержал его, всматриваясь в искус изготовленные знаки. Такого царь не ожидал, а потому задумался…
Царь курил трубку, отойдя от своего любимого токарного станка, на котором только что закончил работать. Петр Алексеевич уже несколько дней размышлял над предложением Бековича, но все еще не мог принять решение. Угрюмо посмотрел на разодетого Меншикова, что нацепил на себя сразу пять «кавалерий» — двух «орлов» — прусского Черного и польского Белого, датского «слона», андреевскую и новую — короны Хорезма, самой нарядной и ценной — золотой ромб которой буквально был усыпан зелеными изумрудами и алыми рубинами.
— Что скажешь, Данилыч?!
— Отправь ты блудного сына в Хиву, мин херц. Ведь что выходит — если Алешка не примет край, как твой сын, то его оставит за собой Бекович, а он не станет отправлять тебе столь большие подарки как эти. Алешка же проконтролирует, и все пересчитывать будет, особенно когда до золота Еркета доберутся. Только царского сына они примут, а более никого — в краю ведь наших войск почти и нет, и для Бековича никто не указ.
— А если я тебя с войском отправлю?
— Готов отправится, государь, токмо рать нужно немалую — тысяч двадцать драгун и казаков, — Меншиков отвечал браво, а глаза подозрительно заблестели. Это сильно не понравилось Петру Алексеевичу, который хорошо знал своего любимца, и монарх раздраженно буркнул:
— Дров ты там наломаешь, Алексашка, так что тут оставайся. Рано тебе еще — а вот когда золотишко добывать начнут, тогда и нужно будет брать весь край под свою руку. Так что пускай Алешка едет, смирю себя — не стану его на дыбе ломать. А там посмотрю на сына непотребного — не справится в Хиве, то казню, как и Бековича — не нравится мне этот хорезмшах с такими просьбами, мыслю, что юлит и хитрит князь.
— Так он такой и есть, государь — иначе бы не взял Хиву, хитростью хана одолел. Все же басурманская страна, без этого там никак.
— Вот и я о том мыслю. А пока его нельзя трогать — пусть Бухару завоюет и золото начнет добывать, а потом ты с «помощью» явишься, дам тебе драгун и казаков с пушками. А что по поводу Персии думаешь? Нужно нам все побережье Каспия под себя брать?!
— Нужно, государь! Опять же в Гиляни хлопок растят и рис, тепло там — может кофе и чай там расти будут, все казне прибыток, как и шелк с каракулем. Да и путь в Индию откроем — а там богатства несметные накоплены, нам во благо пойдут…
— Вижу, уже воровать, Алексашка, ты решил, кубышку свою набить, как глаза у тебя забегали!
— Да нет, государь, о пользе державы нашей только думаю. Богатства там неслыханные. Ты из казны на поход Бековича триста тысяч потратил, а вдвойне все вернулось уже, да еще флот остался построенный, с крепостью, что воротами на Хиву является. А вот Мазендеран персидский, как завоюем, нужно хорезмшаху отдать, пусть его обустроит, и еще одну караванную дорогу на Хиву проведет — а мы потом все отберем и войска сам поведу — по карте смотрел — вроде близко и речки есть — будет, чем коней поить.
— Хорошо, — Петр раскурил трубку, — отдаримся тысячей рекрутов обученных, сорок пушек дам, две тысячи пудов пороха и три тысячи фузей разных и пистолей. Свинец получит, генерала толкового в помощь отправлю, присмотрит там. Сукна не дам — у него и так много разного добра. Кавалерию Андреевскую получит с чином генерал-аншефа и достаточно. Визирю парсуну мою с алмазами вручить, и подарки достойные. Да крепость святого Петра передам подарком — все равно там наш торг будет. Пусть ее хивинцы пока содержат, накладно
