Когда-то магией был беспроводной телеграф, когда-то и проводной, а теперь слушаем радио, и ничего, чёрта не ищем. Могу вас заверить, что лечение осуществляется на вполне материалистической основе: чтобы в одном месте прибыло, в другом должно убыть. Так и вышло: каждый из дюжины Кавалеров Ордена Ленина отдал немножко своего здоровья, а вы, будучи реципиентом, из этих немножко получили довольно изрядную порцию. Нет, не бойтесь, оно, здоровье, не рассеется ни завтра, ни через год, ни через десять лет.
— А через двадцать? — как бы шутливо спросил Ленин, но чувствовалось некоторое беспокойство в голосе.
— Через двадцать? — задумался на минуту доктор. — В тысяча девятьсот сорок четвертом году? Уверен, что и через двадцать лет вы будете наслаждаться ездой на велосипеде, плаванием, а, главное, сохранять остроту ума и трезвость мысли. Если, конечно, избежите насильственной смерти. Против неё медицина бессильна.
— Вы полагаете, мне грозит насильственная смерть?
— Стреляют… — неопределенно сказал доктор.
— Да, стреляют? А почему стреляют? Термидор! Это очевидный термидор! Хотя энергичными мерами можно его остановить!
— Может быть, может быть… Только уже сообщили, что вы, Владимир Ильич, уже скончались. После длительной и продолжительной болезни.
— Как сообщили? Кто сообщил?
— British Broadcasting Company. Из Москвы о вашей смерти телеграфировали в Лондон, из Лондона передали при помощи радиовещательной аппаратуры, и вот я здесь, в России, это услышал. Полагаю, что завтра, а, скорее, числа двадцать четвертого, об этом сообщит и большевистская «Правда».
— Так-так-так… Мерзавцы! Какие же они все мерзавцы! Сволочи из сволочей!
— Кот из дома, мыши в пляс, — пробормотал под нос шофёр. Но так, чтобы слышали все.
— Не мыши, а крысы, чумные чёрные крысы! Но ничего, ничего, — Ленин подумал несколько минут, невидяще глядя перед собой, потом сказал совершенно спокойно:
— А вы? Как же вы? Ведь если я умер, то со мной должны умереть и все остальные!
— Именно поэтому в стародавние времена вместе с ханом хоронили жен, приближенных, слуг и рабов, — опять под нос, но внятно пробормотал шофёр.
— Мы — интернациональный медицинский отряд. Нонкомбатанты. Лица неприкосновенные.
— Что? — с изумлением посмотрел на доктора Ленин. — Вы верите в то, что будут считаться с вашим статусом? Может, красный крест покажете?
— Крест? Красный? Нет, мы по другому ведомству. Но смею вас уверить, неприкосновенность наша гарантирована.
— Троцким? Дзержинским? Сталиным?
— Ай, да водочка, ай, с огурчиком, Сталин Троцкого убил ледорубчиком! — тихонечко пропел шофёр.
Магель поморщился — самую малость.
— Селифан, Владимир Ильич, воображает себя гласом народа. Сермяжной правдой. Порой так и хочется его высечь!
— Коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело? Оно и нужно посечь, потому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?
— Не паясничай, не время.
Шофер надулся, и уставился на портрет Карла Маркса, время от времени подмигивая автору «Капитала», но рта более не раскрывал.
— Но ситуация да, требует нашего активного участия, — продолжил доктор. — Не для того мы преодолевали пространство и время, не для того применяли методу двадцать два, чтобы отдать вас на растерзание революционным матросам.
— Почему матросам? — удивился Ленин.
— Это условно. Латышским стрелкам, корейским отрядам справедливости, китайским красным дьяволятам — не суть. Я предлагаю вам эвакуацию.
— Эвакуацию?
— Да. В Гельсингфорс, или в Копенгаген. А дальше вы уже сами, сами.
— В Гельсингфорс? Но как это возможно?
— Антуан, доложите ваш план, — сказал доктор.
Высокий негр начал:
— Отряд Кавалеров Ордена Ленина будет удерживать атаки революционных — или, если угодно, термидорианских, — сил в течение недели. Это вполне по силам — теперь, когда у каждого есть винтовка, патроны, плюс пулемет, плюс позиция, плюс мы поставим девиатор — и Кавалеры Ордена Ленина продержатся хоть до весны, но этого не требуется. Затем они применят маневр рассеяния, малыми группами переберутся в Петроград и будут вести жизнь неприметную, жизнь цикад — в ожидании дальнейших распоряжений. Ваших распоряжений, товарищ Ленин.
Остальные обитатели объекта Горки сдадутся на милость победителей. Явочным порядком. К тому времени раж у революционных матросов спадет, возглавят атакующих люди думающие, и, по всей видимости, на месте не убьют. Дальнейшая их судьба будет мало отличаться от судьбы остальных граждан этой страны. В определенном диапазоне.
А выздоравливающего мы доставим в Гельсингфорс за три дня. Всё подготовлено.
— Но каким путем? Я должен знать!
— Обыкновенным. Ничего сверхъестественного. Деньги и сила — вот двигатель эвакуации. Так что готовьтесь. Много вещей с собой не берите, только самое важное, что может поместиться в портфель.
— А… А Надежда Константиновна? А Мария?
— На ваше усмотрение. Нас не затруднит эвакуировать их тоже.
— Тогда… Тогда я им это сообщу.
— Разумеется. А я дам инструкции господину Тараканову, — и негр вышел из помещения.
Тараканова он нашел в мезонине, у пулемёта.
— По всей видимости, механизм исправен. Сейчас я опробую его в действии, — он распахнул окно, пододвинул стол, и, водрузив пулемет на него, прицелился, и дал короткую очередь. — Работает.
— Отлично. А теперь к делу. Владимир Ильич с женой и сестрой отправляются в Петроград, поднимать революционных матросов на борьбу с изменой. Ваша задача: отражать попытки захвата резиденции в течение семи дней, после чего мелкими группами пробираться в Петроград. Если к тому времени измена не будет побеждена, устраивайтесь работать на железную дорогу, соблюдайте строжайшую конспирацию, не проявляйте активности. В нужное время вас призовут.
— Неделю продержаться против артиллерии мы не сможем, — твердо сказал Тараканов.
— Мы установили девиатор, — успокоил его негр.
— Девиатор?
— Новейшая научная разработка. Он будет отклонять траекторию пуль и снарядов. Ни один снаряд не попадет в здание при выстреле с расстояния в версту. А ближе вы их не подпустите.
— Не подпустим, — согласился Тараканов, и погладил пулемёт.
— С мясными штурмами вы справитесь, заодно и пополните боезапас.
— Мясными штурмами?
— Штыковой атакой.
— О да, справимся, — и Тараканов опять погладил пулемёт.
20 января 1924 года, ночь
Наш паровоз, вперёд лети!
— Не представляю, как мы все поместимся, — Ленин с сомнением смотрел на автомобиль.
«Студебекер» тихо урчал мотором, словно кот на лавке
