Ознакомительная версия.
– А плыть на нем по морю?
– Плыть-то смогу, а вот с парусом управляться – вряд ли.
– Верю. Но, думаю, если бы знающий человек показал тебе, что да как, ты при попутном ветре до места добрался бы. Так, юноша?
– Может, и добрался бы…
– Точно добрался бы. Ты – парень смышленый. А почему же я с котелком не управлюсь? Он попроще паруса будет, как ни крути. А травы собирать я и без того умел. Горлянка, пусторосль, семисильник, щитовник… Опять же – мухомор, хоть он и не трава, а гриб. Трипутник, горицвет, чернобыльник, росица, волчья ягода. Хотя это тоже не трава…
– Как бабка-ворожка, – усмехнулся литвин. – Была у нас одна…
– Во! Видишь! Ты же ворожку не держишь за чародейку?
– Нет.
– И я тоже не колдун. Воды в костер набрал. Щепы осиновой да березовой нащепил. Вскипятил и снадобья побросал. А уж дальше дело в котле. Он мне все и показал.
– Что показал?
– Картинку показал. Как во Смоленском княжестве смерды будут на проезжих купцов нападать. Да не наживы ради, а просто озверемши. Этого я оставить никак не мог. Людей лечить надобно…
– А как?
– Верные вопросы задаешь, юноша, верные. Вот и про это же подумал. Стал еще ворожить помаленьку. Тогда мне котелок показал, как из франкской земли на Русь обоз идет. Четыре подводы да в сопровождении человек эдак две дюжины. Не слышал о таком?
– Нет! – твердо ответил Вилкас, глядя Финну прямо в глаза.
– Ну, это не беда, юноша, не беда.
– Вот в том обозе едет средство от любой хвори.
– Да ну? Быть не может!
– Почему?
– Не бывает средства, чтоб от любой хвори помогало.
– Бывает, юноша, бывает. Панацея[129] называется. Сарацины его аль-иксир зовут. Латиняне – красным львом. Кто-то считает, что это – жидкое золото. Кто-то – сбор из дюжины дюжин разных трав и корней.
– И что, его так запросто везут в телеге? – продолжал сомневаться парень.
– Не его, я думаю. Скорее всего везут книгу или свиток, где написано, как его приготовить.
– Ну, может, и везут… А толку с того?
– Правильно рассуждаешь, юноша, правильно. Я тоже так рассуждал. Поворожил еще маленько. Котел показал мне парня. Я увидел, как он встречается и беседует с одним из франков, что обоз сопровождают. У того парня была примета: два ножа, сделанные вроде трезубцев, и кукла тряпичная.
– Никита!
– Значит, его Никитой зовут?
Вилкас прикусил язык, да поздно. Пришлось угрюмо кивнуть.
– Вот видишь, юноша, а ты говорил – твоя кукла… Решил я тогда у твоего Никиты помощи просить. Авось не откажет старику в такой малости, как состав снадобья?
Литвин молчал. Старик ошарашил его небывалым рассказом. И хотелось бы поверить, да боязно. Не может быть, чтобы колдун – а он по-прежнему считал Финна колдуном – своего интереса в деле не имел. Не бывает такого… Наврет с три короба, наобещает, а сам обманет. Как говорится, мягко стелет, да жестко спать.
– Ты, юноша, не торопись с ответом, – будто прочитал его мысли ведун. – Подумай. Мне спешить некуда. Зря я, что ли, Саво, Карьялу, Ингрию, Виру[130] пешком прошагал? В мои-то годы… Я тебе помогу до Смоленска добраться. А там уж сыщи Никиту, да поговори с ним. Пускай уважит старика. Добрый поступок ему на небесах зачтется.
Упоминание о Царствии Небесном не понравилось Вилкасу еще больше, чем прочие слова Финна. Но он не подал вида. Попробуй такому возрази – сей же час волков натравит! Ишь, лежат, облизываются, глазищами сверкают. Парень кивнул и заслужил одобрительную улыбку колдуна.
Наутро они отправились к Смоленску. Шли не по торному тракту, а напрямик. Через ельники и дубравы. Через буреломы и овраги.
Вилкасу казалось, что это – глупая потеря времени, но он молчал. Слушал неторопливую речь старика, который по дороге еще многое поведал ему о разных оборотнях. И о людях, которые в звериное обличье перекидываются. И о зверях, принимающих человеческий облик. И о совсем уж удивительных существах, обитателях загадочной Волшебной страны, по желанию превращавшихся вообще во что угодно, хоть в пенек трухлявый.
В душе литвина зрело твердое решение – вначале разыскать Никиту, Улан-мэргена и брата Жоффрея, поведать им о просьбе северянина, а там будь что будет. Пускай решение они принимают. Кто он? Слуга, оруженосец… А они наделены доверием князя Московского, Ивана Даниловича.
Финн попрощался с ним рано утром, после очередной ночевки. Махнул рукой на закат: туда, мол, шагай, не заблудишься. Не стал даже лишний раз напоминать, чего хотел от Никиты. Должно быть, доверял. Вилкас, сохраняя серьезность на лице, в душе едва не расхохотался. Вроде бы пожилой человек. Сколько лет по земле ходит? По его же словам, очень много. А такой доверчивый. Ни клятвы не взял, ни побожиться не заставил.
Приближаясь к заставе из десятка смоленских дружинников, кутавшихся в тяжелые шубы, литвин прикинул – с чего бы начать поиски? И не нашел ответа. Поэтому решил сперва заглянуть на какой-нибудь постоялый двор, договориться о жилье и пропитании – тем паче в его поясном кошеле позвякивал десяток медных монеток и даже одна серебряная.
Седобородый стражник наметанным взглядом выцепил его в жидковатом потоке смолян, возвращавшихся в город с вязанками хвороста, и торговых гостей, сопровождавших обоз из саней, груженных пузатыми бочонками.
– Чьих будешь, парень?
Двое других взяли рогатины наперевес и заступили литвину дорогу.
Грудень 6815 года от Сотворения мира
Посад, Смоленск, Русь
Стражники выглядели суровыми и решительными.
Ругаться с такими или спорить – себе дороже.
Вилкас улыбнулся до ушей, развел руками, показывая, что хвататься за оружие не намерен и вообще полон к смолянам самых добрых чувств.
– Из обоза я купеческого…
– И где же твой обоз? – Старший из охранников внимательно оглядел его. – Где купцы, где товары?
– Были, уважаемые, были… – Литвин снова улыбнулся. На сей раз улыбкой извиняющейся и немного грустной. – Христом клянусь и на церковь перекрещусь…
Он сорвал с головы шапку и размашисто сотворил крестное знамение, поклонившись на купол, венчавший храм Иоанна Богослова.
– Куда ж подевались?
– А ограбили нас на дороге…
– Да ну? – Взгляд стражника смягчился. Но не слишком. В Смоленске не привыкли верить на слово первому встречному.
– Как есть ограбили. Накося, погляди…
По-прежнему держа шапку в руке, парень наклонился, выставляя на всеобщее обозрение спекшиеся от крови волосы на затылке.
– Добряче тебя… – пробормотал стражник помоложе со светлой, льняной бородой.
– Слышь, Яковлевич, – несмело проговорил второй, чернобородый и коренастый. – Я слыхал, взаправду купцов на тракте порешили. Твердила сказывал…
Ознакомительная версия.
