о вечнозеленых субэкваториальных лесах, о ягуарах, индейцах и огромных пятиметровых красно-зеленых рыбах пирараку.
– Вы представляете, вес некоторых экземпляров рыб пирараку может достигать почти двести килограмм, – рассказывает Карасев, обращаясь к Иванычу.
– Да что там двести килограмм, – хохочут мужики, – Иваныч говорил, что недавно ездил к теще в деревню, и поймал леща, так тот все триста весил.
– Ну да, Иваныч у нас рыбак еще тот, и не такое рассказать может! – смеются в зале коллеги по цеху.
В общем, мероприятие должно было закончиться через час – час двадцать, а журналиста не отпускали почти два с половиной часа, да и то, Иван Аркадьевич посмотрел на часы, выразительно кашлянул, и Зоя Смирнова, которую "сверху" по моей протекции одобрили быть ведущей, быстро и красиво закруглила мероприятие.
На встрече был и Иван Тимофеевич. Судя по его довольному виду – он тоже получит за это какие-то плюшки. Тем более, что тощая девица и волосато-бородатый парень с кинокамерой, снимали сюжет для областного телевидения. А уж в нашей газете, я уверена, журналисты по заданию Ивана Тимофеевича опишут интерес работников депо "Монорельс" к вопросам освободительной борьбы с капиталистами максимально широко и пиарно.
Когда все закончилось, и Зоя Смирнова потащила гостей "пить чай", Иван Тимофеевич чуть задержался. Рядом с ним стоял худой небритый паренек, густо заросший черной вьющейся шевелюрой.
– Лидия Степановна, познакомьтесь – это Роберт, тот журналист, о котором мы с вами недавно говорили, – представил он паренька, который смотрел на меня с большим интересом. – Вы тут пообщайтесь, а меня, увы, зовут.
Иван Тимофеевич ушел с остальными, а я оказалась в цепких руках будущей акулы пера.
Я рассказала ему о странном исчезновении Риммы Марковна и появлении ее в закрытом доме престарелых. У Роберта загорелись глаза, и он обещал все разведать максимально быстро, рассказать мне, и главное – без согласования со мной никаких действий не предпринимать. Взамен я пообещала подсказать ему, как подать материал так, чтобы он стал информационной бомбой.
С Робертом мы тоже расстались крайне довольными друг другом.
Народ давно разошелся по домам, высокие гости попили чай и тоже отбыли, а я сидела в огромном пустом кабинете и печатала очередной недостающий протокол.
В кабинете я была одна. Алевтина Никитична ушла с Альбертом за матрасами, а Аллочку отправили в магазин за хлебом на ужин.
Открылась дверь и вошел Иван Аркадьевич:
– Лидия Степановна, – с порога начал он, и голос у него был радостно-приподнятым, – мероприятие прошло просто замечательно! Люди довольны, журналист доволен, а нам теперь будет как отчитаться хотя бы в этой позиции.
– Во всех позициях будет, как отчитаться, – уточнила я.
– А вы домой не идете разве? – удивился Иван Аркадьевич (я перед этим переоделась в спортивный костюм, была в комнатных тапочках).
Ответить я не успела, как дверь распахнулась и в кабинет ввалился вспотевший Альберт. Он тащил три матраса.
– Сюда складывай, – приказала появившаяся из-за его спины Алевтина Никитична.
– Вооот! – хэкнул Альберт, сваливая матрасы.
– Теперь разложи, – приказала Алевтина Никитична, – О! Иван Аркадьевич, ты тоже тут?
– Да вот, зашел посмотреть, как дела, – сказал тот.
– Так что, надо было тебе тоже матрас брать? – спросила Алевтина Никитична, чуть улыбнувшись.
– А вы что, здесь все ночевать собираетесь? – растерянно удивился Иван Аркадьевич.
– А ты как думал? – проворчала Алевтина Никитична и повернулась к Альберту. – А этот матрас вон в тот угол положи, храплю я как пьяный сапожник, чтоб девкам спать не мешать, давай-ка его подальше оттяни.
Мы дружно хихикнули, а Алевтина Никитична продолжила ворчливо, не обращая на нас внимания, – а теперь, Альберт, пошли одеяла и подушки принесем.
Альберт обреченно вздохнул, а я осторожно заметила:
– Алевтина Никитична, а может, не надо одеял и подушек, так переспим?
– Ну да, что же мы должны мучиться, если есть возможность спать нормально? – возмутилась Алевтина Никитична.
– А помнишь, Аля, как мы в детдоме на тоненьких одеялах на полу спали все покотом? – спросил вдруг Иван Аркадьевич.
– Ну, дак это же после пожара было, – отмахнулась Алевтина Никитична. – А так-то всегда приятно на мягеньком поспать и тепленьким укрыться. – Пошли, Альберт.
Они ушли, я продолжила методично набивать текст, как вдруг Иван Аркадьевич тихо сказал:
– Кажется, мы нашли того, кто на вас тогда жалобу написал, Лидия Степановна. И после этого еще две были, я просто не говорил вам.
– И кто это? – от неожиданности и любопытства я аж подпрыгнула и бросила печатать.
– Сначала нужно еще кое-что проверить, потом я скажу, – ответил Иван Аркадьевич, хмурясь, – день-два подождите. Но вот что меня сильно настораживает…
Договорить ему помешала радостная Аллочка, которая ворвалась в кабинет со словами:
– А я хлеб еще горячий купила!
Глава 17
Спать легли мы в два часа ночи, а подъем – в шесть тридцать. И – за работу. Я вчера так вымоталась, что, только положив голову на подушку – вырубилась моментально.
И вот полдня, с шести утра и почти до обеда, я промаялась в размышлениях о словах Ивана Аркадьевича. Кто же та скотина, что написала на меня жалобу? Он-то потом всё расскажет, я даже не сомневаюсь, но просто вот прямо в эту минуту – умираю от любопытства.
Так я томилась почти полдня (но отпахала при этом знатно), а потом мне надоело, и я решила сходить привести себя чуток в порядок.
В дамской комнате кто-то горько плакал, навзрыд.
Я сначала раздумывала – зайти или нет. Было неловко нарушать чужое личное пространство, тем более, если у человека горе, а с другой стороны – туалет общественный, не я зайду, так другие. В общем, я вошла.
В туалете рыдала Зоя Смирнова (!).
– Зоя, ты чего плачешь? – от неожиданности я аж обалдела. – Случилось что?
– Угу, – Зоя нервно высморкалась и принялась с плеском умываться.
– Зоя…? – напомнила я и вытащила расческу из сумочки.
