– Евнуху в гареме привычно! – усмехнулся Ярукташ. – Я не брезглив, господин! Это занятие дает ощущение сладости жизни. Тем, кто вырос в довольстве и неге, не знал унижений, трудно радоваться тому, что они имеют. Поэтому знатные господа часто тоскуют. Если же ты поднялся наверх с самого низа, то, возлегая на шелковых подушках и вкушая лучшие яства, наслаждаешься ими в полной мере и не теряешь стремления к удовольствиям.
– Да ты философ! – засмеялся Козма.
Ярукташ в ответ только смиренно поклонился.
Очень скоро добровольное служение евнуха кончилось. Стараниями Козмы двое из троих лежачих раненых встали на ноги и заменили своего бывшего господина. Для исцеления их Козма применял бальзам, позаимствованный у Стеллы. Та бы не одобрила, но Козма не стал посвящать ее в тонкости лечения. Сейчас же, зайдя к раненым, он первым делом направился к единственному лежачему.
Сарацину в бою разрубили наискось живот. Лезвие меча не задело внутренности; Козма зашил рану прямо на поле боя. Поначалу она воспалилась, но бальзам подействовал – ткани вокруг шва стали белыми, края раны срослись и теперь их покрывала толстая коричневая корочка.
– Скоро будешь ходить, Ахмед! – довольно сказал Козма, бинтуя живот раненого. – Затем сядешь на коня.
Ахмет перехватил его руку и приложил к губам.
– Не надо! – рассердился Козма.
– Аллах возблагодарит тебя за доброту! – воскликнул Ахмет, влажно блестя глазами.
– Он уже встает, – заметил один из раненых, с любопытством наблюдавший за Козмой. – Держится за живот и сам идет в нужник.
– Будь осторожен! – с укоризной сказал Ахмету Козма. – Рана может открыться.
– Господин, – сказал тот, пропустив его слова мимо ушей, – могу я спросить?
– Говори!
– Это правда, что нас продадут на галеры?
– Кто тебе сказал?
– Сеиф.
Раненый, наблюдавший за перевязкой, с предостережением глянул на Ахмета, но тот не заметил. Козма удивился. После памятного обеда, когда Рено швырнул нож в Иоакима, Сеиф перестал являться на общие трапезы. Вместе с уцелевшими в бою туркополами он все время уделял уходу за своим табуном. По утрам выгонял лошадей в поле пощипать редкую зимнюю травку (конюхи Азни с недовольством встретили повеление баронессы кормить овсом чужих коней), вечером пригонял табун обратно. Сеиф и обедал в долине, разводя костер, на котором туркополы варили мясо в котле. Козма его почти не видел. То, что Сеиф навестил раненых, выглядело странно: Козма не забыл, как туркопол противился лечению недавних врагов.
"Наверное, Сеиф решил выместить злобу за смерть своих воинов, – решил Козма. – Вот и застращал".
– Вы пленники баронессы, – сказал он вслух. – Но я не слышал, что она собралась продать вас на галеры. Наоборот, речь шла о том, чтобы обменять вас на христиан, томящихся в сарацинском плену. Замку нужны воины.
– Благодарю тебя, господин! – облегченно сказал раненый, откидываясь на солому. – Мы не забудем твоего милосердия.
Оставив сарацин, Козма направился к своему главному больному. После своего чудесного исцеления Роджер встал на ноги и с той поры много времени проводил на стенах. Козма знал, где искать комтура. По узкой каменной лестнице он поднялся в надвратную башню. Роджер оказался здесь. Облокотившись на невысокий зубец, он смотрел в долину, где сейчас мирно паслись табуны. Заслышав шаги, он обернулся и сдержано поприветствовал лекаря.
– Холодно здесь! – заметил Козма, ежась от пронизывающего ветра. – Шел бы ты под крышу, рыцарь! Слаб еще после раны…
Роджер на мгновение задумался, затем кивнул. Вдвоем они перебрались на стену, прошли ею и по каменной лестнице, под которой утром прятался обидчик Иоакима, спустились во дворец. В комнате Роджер сразу подошел к жаровне и протянул над ней озябшие руки.
– Нельзя так долго стоять на холоде, – ворчливо сказал Козма. – Простудишься, лечи потом!
Рыцарь ничего не ответил. Подошел к скамье, снял теплый плащ, затем кафтан и рубаху. Козма размотал повязку из широкой полотняной ленты, несколько раз обернутой вокруг тела Роджера. Удивленно щелкнул языком. Повязка была сухой. Рану закрывала коричневая корочка, уже начавшая осыпаться; вокруг нее виднелась молодая розовая кожа. Козма вновь обернул обнаженный торс рыцаря полотном, хотя в повязке уже не было нужды.
– Завтра двинемся в путь, – сказал Роджер, одеваясь.
– Не рано? – засомневался Козма. – Тебе стоило окрепнуть.
– Как-то я скакал три дня с наконечником от стрелы в голове, – рыцарь тронул пальцем треугольный шрам на щеке. – Вытащить его на месте не смогли – застрял в кости, а до замка ордена, где были лекари, способные помочь, оказалось далеко. Доскакал…
– Ты был моложе.
– Я и сейчас крепок.
– Зачем спешить? Наконечника стрелы в теле нет.
– Я должен завершить, что задумал.
– Оно того стоит?
Роджер удивленно глянул на Козму.
– Ты сам знаешь…
Козма не ответил. С того дня, как он догадался накрыть рыцаря плащаницей и прочесть молитву, они ни разу не говорили о случившемся. Козма, наблюдая, как быстро стал поправляться Роджер, мысленно удивлялся чуду. Но молчал.
Роджер понял его по-своему.
– Прости, что не поблагодарил тебя. Я думал сделать это позже, по приезду в замок. Что хочешь?
– Ничего.
– Ты спас мне жизнь и ничего не хочешь в награду?
– Это не я тебя спас. Плащаница.
– Ты догадался накрыть меня ею. И прочесть молитву…
Козма удивился. Он думал, что Роджер пребывал в беспамятстве во время обряда.
– Почему ты сразу не велел это сделать? – спросил Козма.
– Я не мог… Это кощунство… Укрыться пеленами Господа нашего, означает сравняться с ним! Человек не смеет о таком мечтать, это тщеславие, продиктованное великой гордыней. Такой грех только сам Господь даровать может, обычный священник его не отпустит.
– Значит, согрешил я?
– Ты действовал по зову сердца, из милосердия, в том нет греха.
– Тогда и заслуги нет. Награждать не за что.
– Странный ты человек, – задумчиво сказал Роджер. – Будь ты монахом, давшим обет бедности в надежде обрести свою награду на небесах, я бы понял. Но ты не приносил клятвы Господу. Но он почему-то избрал тебя в помощь мне.
– Ты уверен?
– Как ты можешь сомневаться после того, что произошло?
– О другом думаю, – не сразу ответил Козма. – Ты везешь плащаницу из Иерусалима. Наш путь залит кровью. Сначала мы убили Селима с его воинами. Затем зарезали ночью полсотни сарацин Юсуфа. Наконец, бойня в Масличном ущелье: погибли полторы сотни людей – сарацин и христиан. Я уже молчу о том, что твой племянник Ги стал калекой… И все для того, чтобы переместить кусок ткани с ликом Христа из одного города в другой. Не велика ли цена?
