– Вот, мои некогда нежные ручки – теперь все в противных занозах и мозолях! – Герда откровенно хвастливо демонстрировала всем желающим свои маленькие, но крепкие ладошки. – Раньше-то я, наивная, думала, что самая тяжёлая доля – это работа корабельного кока. Ерунда полная! Плотником быть – в десять крат труднее! Да, что там – в десять, во сто крат! Топоры тяжеленные и острые, рубанки непослушные, пилы – вечно тупые.…Но сделали всё – по вашим, герр командор, чертежам – полностью! Принимайте работу, Светлейший князь! Принимайте, и организовывайте доставку деталей катамаранов к вашим загадочным озёрам. И мы с Людвигом поучаствуем, займёмся сборкой, испытаниями. А где таинственные воздушные пузыри Айны? Ну, надо же, какие…. Как их надувают?
Во-вторых, был окончательно достроен один из трёх бревенчатых домов, два просторных сарая-склада и небольшая банька. Дом (обычная русская изба, чего уж там!) получился на загляденье: четырёхкомнатным, с просторной кухней-кладовой, тёплым отхожим местом и отличной печью-лежанкой из дикого камня, на которой – в лютую зимнюю стужу – могли без проблем разместиться три-четыре человека.
В-третьих, широкоплечие гренадёры капитана Йохансена перетащили через Чилкутский перевал к Первому озеру более двух тонн разных грузов, включая разобранные корабельные шлюпки, сбором которых занимались плотники, выделенные Уховым-старшим.
В-четвёртых, в окрестные реки и ручьи вошли – с преднерестовым визитом – огромные стаи крупной и жирной нерки. Бывшие солдаты Александровского полка выстроили дельные заломы и тони (видали аналогичные сооружения в невском устье), и успешно занимались заготовкой рыбы и икры.
– Эх, Александр Данилович, жалость-то какая! – кручинился Ухов-старший. – Бочки и бочонки заканчиваются! А рыба – так и прёт! Уже нерку только вялим, слегка подкапчивая, вместе с икрой, не потроша…
– Не грусти, Савич! – громко успокоил старика Егор (громко, потому что рядом с ними тёрся Антипка Ерохин в компании с двумя шведскими гренадёрами). – Продовольствия у нас нынче в достатке, хватит года на полтора, может, и на все два. Пора заняться его переброской в глубь Аляски. По дороге будем – на озёрах за Чилкутским перевалом и вдоль русла Юкона – регулярно закладывать небольшие промежуточные склады, чтобы зимой погонщикам с собаками было вольготней добираться до Александровска…
«Хитёр ты, братец! Ох, хитёр!», – одобрительно усмехнулся внутренний голос. – «Вешай им всем лапшу на доверчивые уши! Вешай! Погуще да понаглее, как вы и договаривались с Александрой Ивановной…».
А вот отрицательный момент был всего один, зато очень серьёзный: единственный достроенный дом-пятистенок был в срочном порядке переоборудован под лазарет. Болящими и немощными числилось сразу семь бойцов экспедиции. Один из шведских гренадёров – за время хождения туда-сюда через Чилкутский перевал – от избыточного усердия надорвал себе продольные мышцы спины, и теперь каждый шаг ему давался с трудом и нешуточной болью, даже пальцы рук сгибались-разгибались крайне неохотно. Второй гренадёр поскользнулся на каменистом косогоре, неудачно упал и раздробил коленную чашечку. Третий, перепутав на привале безвредную голубику с ядовитой волчьей ягодой, получил сильнейшее пищевое отравление. Пожилой краснодеревщик Пантелей слёг с острейшим приступом радикулита. Ещё два матроса с «Орла» во время стоянки в бухте Александровска (следовательно, в Александровской бухте!) слегка перекупались в коварно-тёплых водах Тихого океана и сильно простудились, истекая зелёными соплями и поминутно заходясь в приступах лающего кашля. Ну, и Антип Ерохин, орудуя плотницким топором, сильно поранил левую руку, потерял много крови и ходил по лагерю, слегка пошатываясь от слабости.
Узнав про образовавшийся лазарет, Санька предсказуемо оживилась:
– Очень славно! Есть, что называется, куда приложить свои медицинские познания! Лучше уж лечить людей – без сна и отдыха – чем убивать беззащитных животных…
«Похоже, братец, наша с тобой Александра Ивановна оседлала нового конька! Это я про охоту и любовь к диким зверям», – ударился в заумные разглагольствования внутренний голос. – А вот раненая рука прохиндея Антипки Ерохина – это куда как интересно! Наверняка, он специально себя тюкнул острым топором. Мол, какой такой Юкон? Я же почти инвалид! Разрешите, добрые дяденьки, остаться на зимовку в Александровске! Будьте человечны, поимейте жалость к раненому…».
Вслух же он приказал стоявшим рядом с ним капитанам Емельяну Тихому и Гансу Шлиппенбаху:
– Вот что, любезные мои морские волки! Процесс перемещения грузов в глубь полуострова не должен замедляться, даже не смотря на наличие такого количества заболевших. Поэтому извольте выделить по два бойца в грузовую команду! Пришла очередь бочек с китовым и моржовым мясом, да с рыбьей икрой…. А ещё бригаду грузчиков мы усилим за счёт командного состава. Я лично поучаствую, а также подполковник Ухов и Томас Лаудруп. Тяжёлая физическая работа, в меру, конечно же, она полезна для здоровья…
Он отвёл жену к морскому берегу, чтобы никто им не мешал и, ласково глядя в чуть испуганные милые глаза, тихо проговорил:
– Сегодня, моё сердечко, уже седьмое июля, надо поторапливаться. Как говориться в сентиментальных романах: – «Близился час расставания…».
– Т-ты что же, уже не вернёшься в Александровск? Я имею в виду – в этом г-году? – начала заикаться Санька, а на её длиннющих ресницах предательски задрожали крохотные алмазные слезинки.
– Один раз ещё вернусь! Через несколько суток, – успокоил Егор. – Пока Людвиг и Герда собирают и испытывают катамараны, можно сделать ещё один рейс с грузом. А потом уже всё. Дойдём до истоков Юкона, соберём корабельную шлюпку и поплывём – в сопровождении двух-трёх индейских челнов…. Остальные шлюпки, катамараны и индейские каяки пойдут следом, по мере готовности. Неплохо было бы до пятого-седьмого августа доплыть до Клондайка. Нет, наверное, уже не успеть. Хотя, посмотрим, будем очень стараться…. А ты, душа моя, думай старательно над всеми деталями нашего весеннего плана, составляй подробные тексты писем. Кстати, а что у нас с Томасом Лаудрупом?
– Я с ним уже переговорила, – скупо улыбнулась Сашенция. – Кажется, парнишка полностью проникся и всё понял правильно. А Людвигу и Гертруде ты уже сам объясни – про цели и задачи…
На маршрут они вышли примерно через час после восхода солнца. Было пасмурно, ветрено, очень неуютно и как-то неприкаянно: краски окружающего мира неожиданно стали бесприютно блёклыми, бледными, напоминающими о существовании в природе такого неоднозначного времени года, как осень.
