назначила, умирали. И болезнь возвращалась. Вот тебе и ведьма-хранительница. И снова тошно. С другой стороны, выходит, и вправду дочку свою Наина любила, если пошла на такое.
— Надо же, Ласточкина, а ты и вправду думать умеешь… главное не то. Место это отказало Наине в силе. Мыслю, не сразу. Сперва Наина, может, и не заметила ничего. В Упыревке, сама видишь, все тихо и степенно, и никому-то по сути ведьма, особенно со скверным норовом, и не нужна.
Силы уходили.
По капле.
Просачивались в трещины души. И соглашусь, скорее всего, поначалу Наина не замечала. Это как с усталостью телесной. Перенапряглась. Переутомилась. Да и… верно, тихо тут, спокойно.
Как понять, что сил убыло, если не тратить их?
Потом уже, верно, сообразила… когда? Не тогда ли, когда пыталась дочь Розалии спасти?
— И книга открываться открывалась, но не на каждой странице, да и то неохотно. Она ж родовая, на силу завязана, — пояснил Афанасьев.
Зато теперь понятно, почему Наина не помогла Марике, не провела обряд.
Не сумела.
И почему не разглядела, что с рысем тем… и многое иное… и главное, слишком самолюбива оказалась, чтобы признаться. Ей же верили. Безоглядно, как верят человеку, с которым бок о бок жизнь провели. А чем оно обернулось?
Мальчишка ведь едва не умер.
И Марика ушла бы за ним. Зар… так и остался бы в зверином облике, постепенно дичая. И… сколько еще не сделано из того, что должно?
— Наина знала, что осталось уже недолго… ну и велела найти ведьму, книгу ей отдать. Мол, если примет, так тому и быть. А нет — другую найти. Или третью. Сказала, хоть всех перебрать… я с тебя начал. И вот, удачно вышло.
Удачней некуда.
И мне жаловаться грех.
— Просто… взял и вот так?
— Взял и вот так, — подтвердил Афанасьев. — Хотя вру… Розалия мне звонила, предлагала книгу выкупить. Я отказал.
Но она явно знала больше… жаль, не спросишь уже.
Да и ладно.
— Она еще обмолвилась, что старуха упрямая, а могла бы пожить… что есть способы, но Наина сама выбрала себе дорогу.
К слову, тогда и смерть в огне объяснима. Случай? Что-то я иначе начинаю на все случаи со случайностями смотреть.
Скорее уж закономерный итог.
Только Афанасьеву не скажу. Хотя… он умный. И сам знает.
— Я решил, что Розалия к этим делам как-то да причастна, — сказал он. — И подумал, что если так, то тебя она не оставит… ну и вот.
И вот.
Что тут еще скажешь?
— Ты не думай… я за тобой приглядывал. Издали.
— Как?
Он пожал плечами.
— Я все ж ведьмак. Да и не была ты никогда одна. Вон, племя рысье рядом ошивалось. Но я знал, что им Розка сумеет глаза отвести.
Он наклонился и пальцы закопались в листья.
— Розка очень хотела сюда попасть. Вот и решил, что попадет… а я ждать буду. И как момент поймаю, то и вот…
Лук?
Нет, арбалет скорее. Небольшой такой, в две ладони, но язык не поворачивается игрушечным назвать. Черная сталь. Вязь символов… и страх.
А если он решит, что…
— Погляди, — Афанасьев протянул его мне. А я взяла. Осторожно так. Тяжелый. Металл и вправду черен, только это не сталь. А вот надписи читать получается через одну.
Никогда-то я не была сильна в старых языках.
— Это…
— Принадлежал одному охотнику за ведьмами. Темными. Не нашей земли, конечно, но штука изрядная. Сам из метеоритного железа, кован по старому канону. Болты — кость, серебром оплетенная. Такие любую ведьму возьмут.
— Так что ж ты… — Я с трудом удерживала эту штуку в руках. А главное от нее тянуло смертью. Многими смертями. Я осторожно положила арбалет на листья. — Что ж ты её сразу-то…
— Думаешь, так просто? — Афанасьев тоже трогать не стал. — Дело даже не в том, что она близко меня не подпустила бы. Она в последние годы вовсе редко дом покидала. А дом хороший, крепко его заговаривали, не считая обычной сигнализации.
Хочется верить.
Только…
Нет, не врет Афанасьев. Но и всей правды не говорит.
— Тут тонкость одна есть. Бить ведьму надобно, когда она ритуал свой творит. Когда душу и силу открывает, — он понял, а может, тоже почувствовал, что не верю. — Тогда и получится насмерть, до конца… я и решил, что удобнее места не сыскать…
— Тебя тут не было.
— Не было, — согласился он. — Дерьмо вышло… я ж тут и жил. В роще. Тут можно, если умеючи… сторожка вон есть, там.
Афанасьев махнул куда-то за дуб.
— Еще моя прабабка ставила. А может, и не она. Главное, я ж сюда наведывался каждый день. И не сомневался, что, как срок придет, то смогу выстрелить. Что в моем-то лесу мне все открыто. А как почуял, что Розалия явилась, так… не дошел. Просто не дошел! Видел дуб, вон, вроде рядом, а никак!
Он стиснул кулаки и головой затряс.
— Наверное…
Он был там лишним?
Или как это понимать?
— Я привык, что тут все пути открыты, забыл, что место-то с характером. Так что… прости.
— Ничего.
— Забирай, — Афанасьев кивнул на арбалет. — Мне он теперь без надобности.
— И… что дальше?
— Ничего, — он поднялся. — Живи.
— А ты?
— И я буду… вон, в Карелию отправлюсь. Давно старый знакомец звал. Там природа красивая. Рыбалка.
— А…
— Буду наведываться время от времени. А ты… — он вдруг оказался рядом и палец Афанасьева ткнулся в лоб. — Ты, Ласточкина, гляди у меня…
И пальцем погрозил.
— Бабкины вещи только выкинь. А лучше сожги, — Афанасьев произнес это со всею серьезностью. — Если она темной волшбой пробавлялась, то как знать…
— Погоди…
Я хотела задать вопрос.
Тысячу вопросов. Но почему-то в голове царила уже знакомая бестолковая пустота.
— А князь этот древний? Ведьма? Клад… Источник вот! Что с этим-то мне делать?
Афанасьев глянул снисходительно так.
— Сама разберешься.
Шаг.
И нет его. Как и не было. Только листья остались. Арбалет вот… дуб. Дуб, который стоял тут от испокон веков. Говорят, что иные живут дольше ста лет, этому, верно, и тысяча была. Если не больше.
Корни его уходили в глубины земли.
Ветви заслоняли солнце.
Тень расползалась на всю рощу. И он-то наверняка видел. Многое видел. Только как расспросить?
— Ты знаешь, — сказала я, подходя к дереву. Дел-то у меня тут больше не было и можно бы вернуться, да… не хочется. И я опустилась на корень, прижала ладони к стволу.
Теплый.
Живой.
И сила под корой бежит потоком. Она отзывается, окутывает меня.
— Как мне со всем этим разобраться… ты же видел. Покажи?
Я уперлась лбом в ствол.
И глаза закрыла.
И вдохнула сладковатый пряный аромат коры.
…леса.
Я стала дубом. Странные ощущения. Нет, я не перестала быть собой, человеком, но при этом была немного деревом. И первый страх едва не разрушил хрупкую связь эту.
Но я справилась.
Я смогла.
Дуб… он и вправду очень и очень старый. Наверное, если постараться, я смогу увидеть, каким он был двести лет тому. Или тысячу. Или когда вовсе проросло то крохотное, ветром принесенное семя, что упало на поляну. Или когда корни молодого деревца коснулись воды, той, что или живая, или мертвая, но та, которая нужна… я уже вижу людей, что приходили к нему, чтобы выпить этой воды.
Живая.
Мертвая.
Действительно, просто… звери вот пили без сомнений, исполняясь сил. Они и ныне ходили, но так, чтобы людей не тревожить. А вот люди… кто-то уходил, но чаще оставались тут, на поляне, и тогда дубу приходилось собирать их, прятать в жирную темную землю, которая так не похожа на обычную лесную.
Мне-человеку смотреть жутко.
Но жуть это дальняя… нет, потом, позже. Мне надо увидеть то, что случилось недавно.
…вижу.
Мужчина.
Высокий. И характерно-рыжий. И кажется, знаком… точнее на брата своего похож. Или брат на него? Главное, идет он словно во сне. То и дело останавливается, трясет головой, и лицо его меняется.
Вот как дуб может разглядеть выражение лица?
Никак.
Но разглядел же. И знает, что парню этому тяжело. Его словно разрывает изнутри. Часть его требует вернуться…
Он выдыхает и, сдавшись, вытаскивает телефон. Рука мелко трясется и телефон падает. Мужчина с тихим воем сползает, прижимаясь спиной к дереву. Он садится, обхватив голову руками, и начинает покачиваться влево-вправо.
Страшно.
Но я смотрю. Вот тишину разрывает трель телефонного звонка. И мужчина замирает. Потом тянет руку…
— Да, — выдыхает он. — Ты где?
Я не слышу, что отвечают.
— Нет, — он качает головой. — Никогда…
