Когда на башне соседнего "Ганимеда" появился красный щит, пошло движение.
— Совсем близко понтийцы, видать, — прокомментировал Барбат, — за мысом. Скоро начнется.
Забегали моряки, расставляя возле рессорных стрелометов-эвтитонов здоровенные стрелы — каждая чуть короче римского пилума. Север заметил, что они снабжены медными трубками с торчащими наружу промасленными жгутами.
— Там внутри что? — спросил префект одного из матросов.
— Нефть, — коротко ответил тот, не вдаваясь в подробности.
— Это горючее земляное масло, — пояснил тессерарий, — я узнавал. Вот этот фитиль поджигают, а целятся так, чтобы стрела по дуге в палубу попала. Тогда урону больше. Масло из трубки разливается и вспыхивает.
Закурились жаровни. Египтяне-эпибаты и римляне облачились в доспехи. Северу выдали кривой меч-копис, простой конический шлем и льняной панцирь, в который трибун, не имеющий навыка, завернулся не без труда.
Север почувствовал, что темп гребли понизился, а потом и вовсе прозвучала команда сушить весла. Критяне на левом фланге, напротив, резко ускорились и, оторвавшись от египтян, начали огибать мыс. Довольно продолжительное время ничего не происходило. Моряки всматривались вдаль, молчали. Наконец, оттуда, из-за мыса, донесся едва различимый треск. За ним последовали крики. Все эти звуки столь слабы, что в иной ситуации не смогли бы перекрыть сухое потрескивание углей в жаровнях и скрип корабельных снастей, но сейчас, а атмосфере напряженного ожидания, они грянули, подобно грозовому раскату.
— Ну, понеслось, — объявил Барбат.
Опыт морского сражения, которым обладал Север, не мог раскрыть ему всю картину того, что творилось за мысом. Треск и крики усиливались. К сигнальному дымку на мысе добавились еще дымы, густые, черные.
— Хорошо смолистое дерево горит, — заметил Милон.
Сражение шло, а на египетских кораблях время словно остановилось. Север заметил, что лежащие в дрейфе пентеры, как будто, немного сносит назад.
"Чего мы ждем?"
Из-за мыса показались корабли. Одна гемиолия, другая, келеты, моноксилы. Кто-то из египтян с досады крякнул:
— Уже бегут, ублюдки.
— Разбойные, что с них взять. Жареным запахло, вот и драпанули.
— А мы-то чего медлим? Надо всем навалиться!
"Он заманивает их в ловушку", — подумал Север, имея в виду Лукулла, — "это притворное бегство".
Корабли пиратов слепо шли прямо на египтян.
— Столкнемся же! — воскликнул Милон, крепко схватившись за борт, аж пальцы побелели.
"Отвернут. Это ловушка. Они скрывают нас от понтийцев", — Север чувствовал, как кровь побежала по жилам быстрее.
Лопасти весел пентеры с громким всплеском опустились в воду. Квинт ощутил легкий толчок, сопровождаемый слитным выдохом трехсот глоток: "Ха-ай!" Деревянные колотушки принялись отбивать неспешный ритм. Слева по борту, с "Рога Аписа" почти точно в такт доносился свист флейты.
"Р-раз!"
Сто двадцать весел поднялись вперед и вверх, как копья фаланги. Ни одно не пошло криво, выученные гребцы могли поспорить с лучшими геометрами в изображении параллельных линий.
"Два!"
Весла опустились.
"Ха-ай!"
Новый толчок. По обоим бортам в воде возникают цепочки стремительных вертунов, сопровождающих бросок пентеры. А келевст не унимается и бьет все быстрее:
"Р-раз!" — подхватывают пентеконтархи.
"Два!" — копья эпибатов стучат по палубе. Нет сил стоять неподвижно, так и хочется поддержать, отбить нарастающий ритм, принять участие в пробуждении мощи хищного морского чудовища, в которое стремительно превращается пентера.
"Р-раз!" — струи воды дождем льются с поднятых весел.
"Два!" — вода бурлит, мириады брызг на мгновения рождают в воздухе соленый туман.
"Р-раз!"
"Два!"
"Ганимед" чуть вырывается вперед, "Рог Аписа", напротив, отстает. На встречной гемиолии весла бьют вразнобой, оно и понятно, откуда бы у разбойных взялась такая выучка.
"Р-раз!"
"Два!"
Пиратские корабли начали отворачивать в стороны. Довольно хаотично. Кормчие поумнее уводят свои корабли мористее, но кое-кто норовит прижаться к берегу в разрыв между египтянами и почти незаметными на фоне скал родосцами.
"Куда прешь, лопата!?"
Одна из пиратских гемиолий, плетущаяся в конце, чуть мешкает и неожиданно резко кренится на правый борт, почти останавливаясь. Крики моряков глохнут в треске ломаемого дерева. Рядом с протараненным судном стремительно проходят две триеры, на их передних наклонных мачтах, которые не успели убрать, красуются полотнища с эмблемой Ахеменидов[96]: звезда и полумесяц в венке. Спустя какие-то мгновения, на носу "Трех Харит", со щелчком и гудением бьет эвтитон, и дымящаяся стрела уносится в сторону врага.
Мимо! Поторопились.
Замешкавшаяся гемиолия погружается в воду. Прочие пиратские корабли почти все уже раздались в стороны, открывая путь ударной силе союзного флота.
Увлекшись преследованием критян, понтийцы, как и ожидал Тимофей, вытянулись в узкую ленту, а завидев сильного противника, начали беспорядочно сбиваться в кучу, как стадо испуганных овец. Если бы Север был опытнее в морском деле, он мог бы отметить, что в первых рядах понтийцев оказались только триеры. Пентеры и гексеры Неоптолем придерживал в хвосте походной колонны и теперь они, замедлившись, выстраивали фронт для сражения.
Меньшие корабли первыми приняли на себя удар египтян. Впрочем, триерархи египетских пентер в первой линии были достаточно опытными, чтобы бездумно кидаться на такую легкую добычу, какой представлялись пытающиеся развернуться и уйти из под удара легкие корабли противника. Никого из египтян на "Трех Харитах" не удивило, что кормчий, избегая таранного удара, ловко провел корабль между парой понтийских триер. Север, поначалу недоуменно нахмурившийся, быстро сообразил, что "Три Хариты" намереваются бить рыбку покрупнее. Прельстившись понтийской триерой, кормчий "Харит" рисковал заклинить таран в борту жертвы. Подобное имело смысл лишь в схватке с кем-то более важным и опасным. Огрызнулись глиняными, заполненными нефтью горшками, понтийские палинтоны, метатели ядер, ударили стрелами египтяне, на том и разошлись.
"Рогу Аписа" повезло меньше, он не смог отвернуть и врубился в чужой, неосторожно подставленный борт, сразу отстав от "Харит". Бросив взгляд назад, Север увидел, как группа легионеров пытается без "ворона" перебраться на вражеский корабль. Непривычных к такому делу римлян понтийцы ловко приняли на копья и поперечный гребень центуриона, мелькавший над бортом, исчез первым.
— Правый борт, весла убрать! — рявкнули над ухом.
