— А вот и кабанчик! — воскликнул Тимофей.
Он стоял в полный рост, не думая прятаться, чем изрядно огорчал телохранителей.
Слева на "Птолемаиду" надвигалась понтийская пентера, украшенная кабаньей головой с двумя бронзовыми клыками-проемболлонами[99].
— Слаженно работают, — похвалил наварх, — сразу видно, что не пиратская шваль. Выучка! Почти подловили.
— Почти? Успеем развернуться? — спросил Лукулл.
— Теперь нет, потеряли ход. Бежим!
— Весла на воду! — возопил келевст, — темп атаки!
Вражеский таран надвигался медленно, но неотвратимо. Келевст, в одно мгновение оценив опытным глазом скорость противника и собственные шансы убраться из-под удара, похолодел от осознания, что времени на разгон нет и инстинктивно принялся бить колотушкой с каким-то звериным остервенением. Гребцы, с которых сошло уже десять потов, ревели раненым гекатонхейром[100], но заданный темп выдержать никак не могли. Тем не менее, весла не пошли вразнобой, спасла отличная выучка — гребцы, даже не поспевая за своим начальником, все равно работали слаженно.
Однако разгоняться некуда. Прямо по курсу горели два сцепленных бортами корабля. То тут, то там в воду падали дымящиеся горшки и каменные ядра, трещало дерево, кричали люди. Обстановка вокруг все больше напоминала Титаномахию[101], как ее себе представляют поэты — разверзлись воды, с небес летит огонь и мир заволокло густым вонючим дымом.
Кормчий "Птолемаиды" свой хлеб ел не зря — здоровенный корабль проскочил между огнем и бивнем, как нитка опытной швеи в игольное ушко.
— Как вы различаете их? — спросил Лукулл, — все эти триеры, пентеры и прочие. У них, у всех, три ряда весел.
— У пентер бывает три ряда, бывает — два. Как у нас, если ты заметил, — ответил Тимофей, — пентеры шире, к тому же у Неоптолема много триер-афрактов, построенных специально для морских сражений. У них плохая мореходность и их не держат в патрулях, выставляя лишь на войну. Наш государь давно ни с кем не воевал на море по крупному, и по его приказу строят мореходные корабли для ловли пиратов. Афракт легко отличить.
— Я заметил. Гребцы все на виду. Они же очень уязвимы.
— Да, но в такой каше афракт может действовать весьма успешно. Почти четыреста лет назад эллины при Саламине разбили персов на триерах-афрактах, шестикратно уступая числом.
Лукулл хотел задать еще вопрос, но Тимофей внезапно воскликнул:
— Вот он! Мелеагр, ты видишь?
— Где-где?
— Взгляни правее, — наварх вытянул руку, указывая на укутанное дымом скопление кораблей на правом траверзе "Птолемаиды", — видишь?
— "Бромий" справа по борту! — заорал триерарх, — руль на левый борт[102]!
Из густого облака дыма показался золоченый нос флагманской гептеры Неоптолема. На голом, лишенном паруса акатионе, развевался стяг Митридата. Лукулл пригляделся и отметил, что гептеру от триеры отличить действительно нетрудно. Оба корабля имели три ряда весел, но гептера была выше и гораздо шире. В каждой секции из трех весел, расположенных лесенкой, работали семь человек — трое на верхнем ярусе и по двое на нижних. Плоскодонный гигант, обладавший скверной мореходностью, казался неповоротливой плавучей крепостью, но передвигался довольно шустро.
— Рассчитываешь, что флот, лишенный командующего обратиться в бегство? — спросил легат.
— Нет. На суше — возможно. Так побеждал персов Александр. Здесь — вряд ли. Посмотри кругом. Какое уж тут управление, каждый сам за себя.
Насчет потери управления наварх лукавил. Возле правого борта "Птолемаиды" появилась легкая эпактида. Ее командиру Тимофей, указывая рукой в сторону берега, прокричал какой-то приказ на плохо понятом Лукуллом египетском диалекте общегреческого языка. Командир посыльного суденышка кивнул и эпактида, как птица, унеслась прочь.
Флагманы сближались по сжимающейся спирали, обмениваясь градом камней из палинтонов. Подставлять борта таранному удару никто не собирался, однако, кормчий "Бромия" оказался расторопнее. Бронзовый бивень гептеры, украшенный бараньей головой, лишь скользнул под водой по обшивке "Птолемаиды", но один из чуть торчащих в стороны проемболлонов впился в тело пентеры. Затрещало дерево. От удара гептеру повело в сторону, и проемболлон выскочил наружу. Пробоина была выше ватерлинии, но при столкновении пентера накренилась, зачерпнув воды.
"Ворон", навязанный Лукуллом Тимофею (тот не сильно сопротивлялся), как подкошенный рухнул на высокий борт "Бромия", ломая ограждение. Длинный бронзовый клюв прошил палубные доски насквозь и размозжил голову одному из гребцов ярусом ниже. Легионеры, выстроив щитами некоторое подобие черепахи, двинулись на мост. Египтяне и понтийцы заваливали друг друга дротиками. На мосту атакующих встретили халкаспиды — отборные бойцы Неоптолема.
— А-а! Сдохни, сука, весло тебе в жопу!
— Навались, навались на римских говноедов, ребята!
— Futue te ipsum, fellator!
Квинт дрался молча, однако никто вокруг него себя подобной сдержанностью не утруждал.
Верхняя палуба гексеры уже была очищена от понтийцев и римляне схватились с вооруженными чем попало гребцами. Те серьезной опасности для легионеров не представляли, и бой превратился в бойню. Кое-кому из транитов удалось прыгнуть за борт, но большинство гребцов оказались запертыми в тесном внутреннем пространстве гексеры. Не имеющие доспехов, хотя бы даже щитов, вооруженные кинжалами и короткими мечами, они умирали один за другим, страшно крича, не в силах сдержать напор римлян. Вскоре все кончилось, и Квинт едва не оглох от восторженного рева победителей.
Префект устало привалился к мачте и попытался оттереть кровь с лица. Он был залит ею с головы до ног, но вся она — чужая, Квинт не получил ни царапины. Сказать по правде, этот бой не оказался для него слишком тяжелым.
— Трибун! Живой!
— Вроде того. Рад, что и ты жив, Луций.
— Что дальше?
— Понятия не имею. Я вообще-то второй раз в морском бою. На суше бы сейчас сгруппировались и пошли бить врага дальше. А тут...
А тут все иначе. Нефер с помощниками держали совет, что делать с захваченной гексерой. Бросить ее или попытаться заделать пробоину. Пока совещались, в противоположный борт гексеры воткнулась понтийская триера, спасающаяся от гигантского факела в который превратилась связка кораблей неподалеку. Понтийцы удирали, не разбирая дороги, места для разворота совсем не было, а где свой, где чужой, поди разбери в такой мясорубке. Вопрос решился сам собой.
"Три Хариты" осторожно сдали назад, освобождая застрявший таран, и мертвая гексера начала тонуть. Что дальше случилось с въехавшей в нее триерой, Квинт уже не увидел. Он совершенно утратил чувство времени. Схватка на борту понтийского корабля одновременно казалась ему и скоротечной и бесконечно долгой. Возвращаясь в реальность, он крутил головой по сторонам, пытаясь оценить текущую обстановку.
