Утопить эту дуру в Угре нельзя — мелко. Живьём в каком нибудь здешнем болоте? Надо тащить её на север, к волхвам — там болота большие. А здесь… здесь её уже княжии люди в местные болотца бросали. Ну и чем дело кончилось?
Мои мрачные и безысходные размышления были прерваны «мужем горниста». Посовещавщись о чём-то со своей «женой», он спросил:
– Эта… Ну… Вот… А?
– Не понял.
– Господи, пресвятая Богородица! Да чего ж тут не понятного! Дозволь нам с ней побаловаться маленько. А? Удовольствие получить. А? За все 12 лет, что она нас без баб держала. С-сука!
– А не побоишься? Ты ей всунешь, а она цап… И не высунешь. Отрезать придётся. (Это «обоерукий топорник» вносит лепту — указывает на возможные технологические проблемы).
Теоретически — возможно. Склещивание, оно же — спазм влагалища, у городских собак довольно частое явление. У хомосапиенсов — значительно реже. Примерно в одном из тысячи половых актов. Но бывает. Только явления-то эти разные. У собак в половом члене есть продольно расположенная косточка, которая перед эякуляцией сокращением мышц переводится в поперечное положение, не давая кобелю возможности извлечь член из влагалища, пока семя полностью не излилось. Это рефлекторный, безболезненный, нормальный для животных процесс. У людей же склещивание — неправильная, патологическая реакция женского организма, в основе которой лежит страх полового акта. По-другому это называется «сексуальный невроз», или «вагинизм».
«Вагинизм божественной цапли»… При её истории и по известным её действиям… И никаких успокаивающих и расслабляющих… Даже тёплую ванну не устроишь. Там кровь в член продолжает поступать, а оттока нет. Предельный срок — 20 минут. Потом лучше просто отрезать, пока не помер.
Как поведёт себя организм, управляемый больным мозгом — неизвестно никому. Если управляемый. А если нет?
– Ноготок, развяжи мужиков. Они же все ко мне в службу хотят. Правильно я понимаю? А для начала устроим маленькое угощение. Для тех кто ко мне пойдёт. Как ты сказал? «За 12 лет»? Будет тебе… удовольствие.
По моему приказу ещё не пришедшей в себя женщине вывернули к голове и связали сзади руки. Восстанавливалась она удивительно быстро. Как-то даже ненормально быстро. Во всяком случае, Звяга, сунувшийся связать ей щиколотки, получил мощный удар ногой в грудь. Но когда «горнист» со своим «мужем» навалились — три здоровых мужика — щиколотки ей всё-таки спутали. Кричать она не могла — кляп во рту. Но выла и рычала выразительно.
– Зря ты так её, боярич. Со связанными ногами — нам же самим неудобно будет.
Поток последующих комментариев иссяк быстро. Когда я приказал Ноготку перевернуть даму на живот, встать ей коленом на спину и тянуть пятки к голове изо всех сил. До народа дошло, что здесь происходит нечто новое, ранее не виданное. Это точно — вот ещё одна инновация вам, предки мои. С барского плеча, вашего, далеко продвинутого, потомка. Из даже современности вашей, но не отсюда, не из «Святой Руси». Другая страна, другой народ. Скоро познакомитесь. А пока — глобализация по-попадански.
Всё-таки, она ненормальная: Ноготок, при всей своей немалой силе не мог дотянуть связанные щиколотки женщины к её затылку. Подол её одеяния задрался и крепкие, белые, напряжённые до каменного состояния, ноги просматривались аж до поясницы. То, что психически больные люди проявляют временами совершенно нечеловеческую физическую силу — известно. Типовое превышение нормы — три-пять раз. Просто — не очень слабое женское тело. Со сдвинутыми мозгами. И вот — даже вполне могучий Ноготок ничего не может сделать. Простой силой с психом не справиться. А какие-либо технологические изыски из своего мастерства он применить не может. Поскольку суть происходящего не понимает.
Я обошёл дрожащую от напряжения мышц скульптурную группу. Приподнял свой легковесный берёзовый дрючок. И легонько щёлкнул по её «пылающему горну». Сведённые в крайнем усилии мышцы женщины попытались рефлекторно сжаться ещё сильнее. Но — некуда. Рывок-откат. На мгновение они ослабли. Ноготок не упустил момент. Под его коленом раздался хруст. Белые ляжки дёрнулись и обмякли. Непрерывный вой, звучавший в моих ушах — кончился.
– Всё. Бабу — раздеть. Воды чистой принести. Ей и себе всё подмыть. Валяйте.
Только тычок в бок остановил «мужа горниста» от немедленного «валяния». Но насчёт гигиены я буду строг — у них тут вши. И, похоже, всё барахло их придётся проваривать. Вот только заразы мне не хватает.
Ноготок поднял и опустил руку «цапли» — упала как неживая.
– Да. Однако.
И голос Ивашки с явно слышимой гордостью:
– Так он же — «зверь лютый». Это те не просто так, это те не про каждого скажут. Ну чего, боярич? Тебе первому.
Я обошёл лежащую женщину и откинул подол с её лица. «Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки» — русская народная мудрость. Многократно и многовеково проверенная. Но здесь-то и водки нет. А и была бы — я столько не осилю. Растрепавшаяся чёрная коса закрывала половину лица. Давно не мытые, жирные блестящие волосы прилипли к коже и пропитались кровью. Половина лба представляла собой, после удара Сухановкой еловины, один большой синяк с содранной в нескольких местах кожей. Я чуть сдвинул причёску и обнаружил чёрную дырку слухового отверстия. Вот этим она туземцев и пугала. А вот и дырки на месте носа. Обычно «безносой» на Руси смерть называют. И — безгубые зубы. Когда-то белые, теперь залитые кровью. Из её глаз текли слёзы.
Вот так же, со слезами на глазах, умирал, или точнее — будет умирать, Джучи. Старший сын Чингисхана. Казнённый нукерами своего отца. Отъехал на охоте чуть в сторону и был найден с вот так, прижатием пяток к затылку, сломанной спиной. Посреди цветущего, весёлого, радостного высокогорного джайляу-пастбища. Под ярким синим, полным солнца и простора, небом. Со слезами на глазах. И никого вокруг. Никаких следов. «Без пролития крови».
А тело у неё — белое. Вполне ничего. Сейчас вот мужики водички из ручейка принесут, подмоют красавицу. Надо же кому-то быть первым, убедиться, что «а она — цап» — не случиться. Мой взгляд скользнул по склону. Наверху стояли наши приведённые лошади. И Любава. С плотно прижатыми к груди кулачками и с глазами в размер этих же кулачков. Мда… Не дорос ты ещё, Ванюша, не акклиматизировался и не адаптировался. Как-то тебе под взглядом малолетней рабыни… Стыдно, что ли? Кого? «Лопушка придорожного»? «Орудия говорящего»? Ты ещё собачонки домашней устыдись. Или вон — дрючка своего берёзового. Это же не человек, это же так, принадлежность из кухонной утвари.
Ну, эта… деликатность — пройдёт. И — скоро. Чем быстрее — тем лучше. А то народ — не поймёт. Твой народ, Ванюша. Русский. Исконно-посконный. Пальцем у виска крутить начнёт. «А боярич-то у нас того. И у него, того, не встаёт. Гы-гы-гы». Тогда придётся это «гы-гы-гы» выбивать. Кровью. Смертью. Предков моих.
– Вы, мужики сами. Мне с Акимом переговорить надо. Звягу вон вперёд пропустите — ему ехать пора.
Я поднялся на холм, слыша за спиной радостные, азартные возгласы участников мероприятия. Пожалуй, «пророчица» до конца очереди желающих — не доживёт. «Залюбят» её до смерти. «Птицы» на «цапле» отыграются. Как плясали на голове статуи Ленина радостные львовяне в 91, как пьянели от счастья «демократические силы» в Ливии, забивая пленённого, безоружного, старого Каддафи. Счастье победы хмелит и заставляет делать гадости, мерзости, глупости. Победы над чем? Над куском камня? Над старым, избитым, безоружным человеком? Победы над своим страхом. Чем сильнее был страх, тем сильнее радость победы над ним. Если страх был вбит сильно, глубоко, до самых печёнок… Животный страх. То и радость выражается также… «животно».
Московский Патриарх Кирилл в начале третьего тысячелетия как-то сказал: «мы празднуем свою победу, а не их поражение». Какая простая мысль, а как тяжело доходит.
Внизу Звяга ритмично качался между ног бывшей пророчицы и одновременно препирался и отталкивал двух мужиков, которые пытались тут же открутить ей груди. Третий, стоя на коленях со стороны головы, равномерно бил её по лицу открытой ладонью. При таком энтузиазме участников, последнего, как солдатика из похоронной команды полковника Буданова, придётся снимать уже с трупа.
– Коней возьмите. До усадьбы доедете. Потом ко мне в Пердуновку приведёте. Мы напрямки через луг пойдём.
У нас четыре коня. И рябиновских четверо. Куда кони Акима и Охрима ушли — ещё искать надо. Моя щедрость вызвала радостное выражение на лице Охрима. И кривую гримасу у батюшки родненького. Сутулясь, он повернулся к коню, попытался влезть в седло. Ноги, после долгого висения висения на камне, слушались его плохо.
– Подсади.
Команда, не просьба. Брошена через плечо. Неизвестно кому. Ага, сейчас набегут помогальщики. «А в ответ — тишина». Аким, уже вставивший ногу в стремя, застыл в этой неудобной позе. Потом оглянулся через плечо. Я тебе, дурень старый, помогать не буду. Ивашко и Сухан — мои люди. Без моей команды — аналогично. Чарджи — принц. Он в стременные не нанимался. Охрим сам стоять не может. Звяга на ведьме трудиться — отсюда слышно. Жди, владетель Рябиновский, пока смерд твой свою похоть удовлетворит. Вот тогда и на коня влезешь.
