Верховный комиссар полностью поддержал решение Богдо-Гэгэна и от своего лица, заявил, что русские соединения не собираются оставаться в Монголии, и готовы покинуть её уже к средине года. Как подтверждение сказанных слов, вскоре Ургу покинул небольшой отряд казаков во главе с есаулом Каратаевы, увозящих в Читу больных и раненых. Исполнив свой план, полковник Покровский быстро убрал людей, свершивших кровавое деяние на благо Отечества.
Почти половину тайной казны Унгерна, Покровский потратил на поддержку своего ставленника. Сотники, десятники и простые воины столичного гарнизона получили щедрые подарки по случаю вступлению во власть нового чингизида.
Для повышения своей популярности, Чойболсан приказал княжеской родне выкупить тела погибших изменников за некоторую сумму денег, которую тут же раздал бедным и малоимущим жителям Урги.
Демонстрируя своё почитание к великому хану Унгерну, он приказал переименовать монгольскую столицу Ургу в Улан-Батор (город батыра). Заседая во дворце покойного Богдо-Гэгэна, он два раза в неделю разбирал все жалобы и обращения, творя открытый суд подобно легендарному Чингисхану.
Фортуна явно благоволила к полковнику и новому монгольскому лидеру. Противостояние между центральной властью и китайскими генералами вспыхнуло с новой силой. На получивший свободу Пекин, уже готовил поход властитель Маньчжурии Чжан Цзолинь и вопрос о восстановлении китайского правления в Монголии уже не возникал.
Бурное противостояние военных клик между собой, так же отвлекало на себя внимание великих держав, для которых центральная власть в Пекине, способная подписать нужные им договоры и контракты, была куда важнее, чем какая-то далекая Урга. Одним словом, по мнению Лондона, Парижа и Токио игра не стоила свеч, поскольку ещё с царских времен, во всех тайных соглашениях Монголия находилась исключительно под русским влиянием.
Продержавшись у власти, пять месяцев и, наведя в стране относительный порядок, в конце августа 1920 года Чойболсан направил в Москву делегацию для заключения между Россией и Монголией договора о дружбе и взаимопомощи. Возглавлял её молодой и энергичный монгол Сухэ-Батор, который являлся правой рукой Чойболсана.
Монгольская делегация была торжественно принята в Кремле верховным правителем России Алексеевым, где и был подписан договор между двумя сторонами. Москва гарантировала Монголии территориальную целостность в обмен на согласие быть военным союзником и открыть внутренний рынок страны для русских товаров. Кроме этого страны договорились расценивать нападение на одну из сторон третьей силой, как прямую агрессию против обоих государств со всеми вытекающими последствиями.
В знак признательности, монголы подарили Алексееву синий халат, расписанный золотом и национальную монгольскую шапку с острым верхом, которую могли носить только люди высокой власти. Обрадованные достигнутой договоренностью, монгольские послы с радостью вернулись в Улан-Батор, где их ожидал торжественный прием.
К большому сожалению, всего этого не видел господин Покровский, поскольку сам полностью повторил судьбу есаула Каратаева. По приказу генерала Щукина, он покинул Монголию в июле этого года, как лицо, присутствие которого теперь, было не особо желательно на территории монгольского государства. Сам Алексей Михайлович прекрасно понимал, что рано или поздно ему тоже продеться покинуть Монголию, но очень надеялся, что его отъезд произойдет не так скоро.
Чойболсан выразил сожаление по поводу отъезда своего боевого товарища столько сделавшего для него и для всей Монголии, но по глазам его было видно, что он отпускает Покровского с легким сердцем. Человек, уничтоживший цвет монгольской знати, ради спокойствия страны не особенно был ему нужен. Одним словом, мавр сделал своё дело, мавр может удалиться.
Естественно, Чойболсан устроил своему боевому другу пышные проводы. Покровский получил синий халат, остроконечную шапку и инкрустированную золотом саблю с прикрепленным к эфесу орденом Звезда Батора, самый первый орден независимой Монголии.
В Чите его встретил господин Пшеничный, который засадил героя Монголии за написание горы отчетов обо всех своих действиях и тратах, что для боевого офицера было хуже горькой редьки. Кроме отчетов, Покровский выдержал несколько десятков допросов подполковника Пшеничного, который скромно называл их беседами. Пересмотрел большое количество фотографий и, наконец, дал свою профессиональную оценку действий барона и состояние монгольского войска, а так же свои рекомендации по его усилению.
Когда резидент Щукина принимал от Покровского остатки тайной казны барона, он выделил из них Алексею тысячу фунтов, сказав, что это его премиальные от государства.
- Николай Григорьевич очень доволен вашей деятельностью господин полковник. Вы прекрасно выполнили свой долг ради интересов России.
- Так чего ради меня так спешно отозвали? Могли бы подождать – прервал Алексей хвалебный поток в свою честь.
- Видите ли, дорогой Алексей Михайлович интересы государства не предусматривают ваше дальнейшее нахождение в Монголии. Вы слишком революционно подошли к решению проблемы власти, и … - посланец Щукина многозначительно замолчал.
- Это был единственно правильный способ предотвратить сползание страны к новой междоусобице. Послушайте Пшеничный, неужели вам действительно жаль погибших князей? Не убери я их тогда, сейчас бы в Монголии рекой лилась кровь, и гибли мирные люди. Я выбрал меньшее зло, а то, что при этом пролилась голубая кровь, то уж извините, я не сторонник пословицы; своё мило - хоть и гнило.
- Вы зря кипятитесь господин полковник. Я бы на вашем месте наверно поступил бы так же, но государственные интересы.
- Пошли те вы их подальше эти интересы Пшеничный. Давайте лучше выпьем, обмоем ваши звезды подполковника и мои премиальные.
В Москву Алексей вернулся только в конце сентября, с большими деньгами и не меньшим чувством обиды на генерала Щукина и государственные интересы. Что бы лучше забыть обиду и горести полковник на несколько недель ушел в тихий загул, заболев типично русской болезнью, болезнью невысказанных эмоций.
Но если избавитель Монголии от гражданской войны пил водку, то синьор и сеньорита Гусманов наслаждались ароматом колумбийского кофе в далеком городе Медельин. Основательно заметая следы от американских ищеек, Камо и Фрэнки благополучно миновали колумбийскую границу и осели во втором по значимости городе этой южноамериканской стране. Деньги и обаяние истинного кабальеро сеньора Гусмана, без особого труда позволили беглецам сменить гражданство и обзавестись новыми документами.
