— Сколько патронов?
— Пятнадцать. С американского карабина, как говорят, взяли компоновку, — пояснил солдат. — Американские здесь попадаются, они тоже на пятнадцать. Правда наш мощнее намного, и на холоде надежней.
— А что за патрон шесть с половиной?
— А черт его знает, — пожал плечами боец, — Я не в курсе. Тут шесть с половиной основным калибром, что у карабина, что у пулемета ручного. Шесть и пять на сорок четыре. Да на вот, глянь…
Он вытащил из подсумка один магазин, выщелкнул верхний патрон и кинул его мне.
Ага, гильза чуть менее под конус, чем наша калашовская, и подлиннее. Пуля тоже заметно остроконечней, чем привычная семерка и потощей будет. Откуда калибр такой? Если бы про нас разговор, то сказал бы, что от японской «арисаки» пошел, только укоротили гильзу… а может так и было? Как тут история развивалась, черт ее знает. У нас в первую мировую и «арисаками» пользовались, и под патрон для нее Федоров автомат изобрел. Первый в истории. Почему нет?
— А чего пламегаситель такой странный? — спросил я, кинув патрон обратно.
— Чтобы гранатами стрелять, — ответил боец и снова полез в подсумок: — Вот, гляди, на пять холостых патронов магазин, боевой в него не всунешь.
Действительно, в руке у него появился короткий магазин с наглухо сходящимися впереди губками, патрон с пулей в него не втолкнешь — не влезет, только холостой с замятым дульцем.
— А вот граната, — добавил собеседник и вытащил из длинного брезентового подсумка нечто вроде маленькой минометной мины с длинным тонким хвостом, — Насадил на ствол, газоотвод перекрыл, холостые вставил — и бах! Знаком с такими?
— Нет, у нас не было, — покачал я головой.
— Из разных мы с тобой мест, — заключил он, — У нас были. Хорошая штука, можно метров за двести стрелять.
— У нас подствольные гранатометы.
Он ничего не ответил, лишь пожал плечами. Подозреваю, что попытки определить кто откуда тут вроде как стандартная процедура знакомства.
В комнатку заглянул младший сержант, рыжий и усатый, сказал:
— Давай, попаданец, отвезем тебя куда полагается.
На улице прямо возле дота стояла знакомая по фильмам «полуторка», маленький неуклюжий грузовичок, у которого на деревянном борту кузова большими белыми буквами было написано "Комендатура".
— Давайте оба в кузов, — сказал сержант, забираясь за руль машины.
Карабкаться было невысоко, да и задний борт был откинут. У борта переднего имелась лавка, на которой мы вдвоем с бойцом и уселись.
— Давно ты здесь? — спросил я его.
— Года два, — ответил он, и что-то прикинув, добавил: — Чуть больше, два и месяц.
— И как?
— Да нормально, могло быть и хуже, — пожал он плечами, — Живем — хлеб жуем. Пока цел, служба идет. Да не ссы, все пучком будет, все равно отсюда никуда не денешься.
Фыркнув мотором и душераздирающе проскрежетав коробкой, «полуторка» дернула с места чуть не прыжком, так, что я с лавки едва не свалился, но дальше покатила неторопливо, не набирая, судя по всему, и сорока километров в час. В лицо опять сыпануло мелким дождем, я поплотней завернулся в дождевик, чувствуя, как промозглая сырость забирается и под него, и под толстый свитер.
Потянулась прямая грязноватая улица с высокими тополями по бокам, прикрывающие обшарпанные стены домов, покрытые осыпающейся штукатуркой, крашенной в желтоватый цвет. Тянулись дома жилые, какие-то учреждения, школа с барельефами в виде глобусов, планеров и пионерских галстуков по фасаду, какой-то сквер с памятником не пойми кому. Появились пешеходы, одетые все больше или в допотопную военную форму, или в какую-то ее комбинацию с гражданской одеждой. Впрочем, была одежда и просто гражданская.
— Слуш, а чего столько народу по форме-то, а? — спросил я.
— А что тут еще носить? — удивился он вопросу. — В магазинах здесь по одежде голяк, а если где и есть что, то такого вида, что смотреть страшно, разве что под машиной валяться. А на складах таких галифе с гимнастерками на целую ударную армию хватит. Или две. Вот и выдают. Ну еще тетки свитера вяжут, продают на базаре, а остальное все такое вот… Куртки кожаные кто-то наладился делать, где-то шить начали, но пока мало и дорого. Да и все, в общем.
Он покачал носком кирзового сапога, выставив его вперед. Кирзачи были виду самого привычного, знакомого с юности, так сказать.
— А тут правда война только закончилась?
— Да вроде как, — кивнул боец, — Но тут ее не было, фронт не дошел, как я понял. Верст двести сюда не дошел. Зато складов военных здесь до черта, вроде как поближе к фронту везли. Или с фронта.
— У вас… ну, откуда ты сам, война была?
— Ага, еще какая, — кивнул он, — В сорок шестом закончилась. Перемирием.
— А началась?
— В сороковом.
Я присвистнул мысленно. У нас все же на два года меньше тянулась. Интересно, что там у них творилось, в реальности, откуда провалился в эти мрачные места мой конвойный. Но спрашивать не стал.
Чем ближе к самому центру, тем людней было на улицах. Были вооруженные люди, а были и безоружные, на первый взгляд. Я даже не выдержал и уточнил:
— А днем тут безопасно, точно?
— Ага, Горсвет тут все просвечивает, не успевают заводиться… всякие. А через периметр мы не пускаем. Вот с заходом уже стремно на улицу соваться. Если ты не дома, то лучше сиди где сидел, или в гости к кому иди.
— А если не к кому в гости?
— Так не бывает, а вообще можешь куда-нибудь в учреждение сунуться, там всегда дежурные есть. На улицу нельзя.
— А на машине?
— Смотря на какой, — усмехнулся он. — Если на танке, то без проблем.
— А есть танки?
— Есть, куда они денутся. Только запчастей и горючки на них не напасешься, так что если что и пользуем, так только легкие. А так всяких хватает. Правда их еще и завести проблема обычно, стоят-то уже сколько лет.
— А у дота что стояло такое, ну, с двумя пулеметами? — поинтересовался я.
— Т-90, легкий, с двумя «дашками». Серьезный агрегат, как сыпанет, так и в клочья.
— Кого в клочья? — уточнил я, восхищенный метафорой.
— Да пофиг кого, — отмахнулся небрежно боец. — Кого хочешь.
— Понятно, — с уважением кивнул я.
Полуторка объехала по кругу площадь с заросшим сквером посередине, которая называлась, как и следовало ожидать, площадью Ленина, и которую здесь звали, со слов бойца, площадью Крупского, или просто «Крупой», ну и памятник, стоявший посреди сквера, оказался как раз ему и посвящен. Лысый вождь стоял чуть наперекосяк, призывно вытянув руку и указывая ей на сгоревший верхний этаж здания напротив, словно указывая на непорядок.
