Ознакомительная версия.
То, что всё работает на энергии, Еремей знал и раньше. Но кто же её засовывает в магические кристаллы?
— Слушай, а у пиктийцев разве всё иначе?
Старший десятник нахмурился и произнёс застывшим, «мёрзлым» голосом:
— Деревни, через которые мы проходили, помнишь?
Баргузин вздрогнул и что есть силы зажмурился. Бесполезно — перед глазами всё равно вставали образы и воспоминания. Высушенные до состояния мумий тела на улицах… приколоченные подковными гвоздями к стенам собственных домов женщины, из ран которых не текла кровь… обугленные столбы, на которых в переплетении цепей едва угадывалось то, что ещё недавно было человеком… Нет, лучше бы это забыть. Но получится ли?
— Магия?
— Она самая. Видишь ли, в чём дело, — Матвей задумался, подбирая правильные слова. — Пиктийцы работают с энергией напрямую, собирая её внутри и пропуская через себя. Пропускают они, суки… И могут забирать из живого человека. Пока ещё живого человека… твари…
— Но как…
— Каком кверху! — неожиданно разозлился Барабаш. — Мы с тобой для них всего лишь жратва.
Еремей прикусил губу. Биармийские шаманы в незапамятные времена использовали жертвоприношения для увеличения силы, но то были овцы, козы, олени. Корову — редкую в тех краях — в сложных случаях могли пожертвовать. Но не людей же? Хотя если посмотреть с другой стороны…
— К Белоглазому такую сторону! — прозвучало вслух.
— Что?
— Так, задумался, — пояснил Баргузин. — А пытки, значит, для более полного выхода энергии?
— Аристократы Империи славятся бережливостью, — кивнул старший десятник и предложил: — Давай спать, Ерёма, а то скоро выходить.
Еремей долго ворочался, прислушиваясь к мерному сопению безмятежно спящего командира, но так и не смог заснуть сам. Да ещё камни под расстеленным плащом впивались в бока даже сквозь кольчугу, а в голове всё звучал недавний разговор. Наконец не выдержал, встал и побрёл к выходу, благо спускаться на большую глубину давеча не решились. Боясь заблудиться.
— Ты куда? — окрик Барабаша застал Баргузина на половине пути.
— Да я тут…
— Приспичило? Не переживай, Ерёма, перед боем у многих такое, только никто не сознаётся.
— Перед боем? Ты же говорил, что в разведку пойдём.
— Одно другому не мешает, — старший десятник тоже поднялся на ноги и с хрустом потянулся. — Была бы задница, а уж приключения на неё найдутся сами собой.
— Пожрать бы чего, — Еремей вспомнил об остатках приличного воспитания и поправился: — Поесть, в смысле…
— Обойдёмся, — Матвей туго затянул пояс и поправил ножны с мечом. — Готов?
Конечно, готов. Нищему собраться — только подпоясаться. Тем более вещей за время странствий по вражеским тылам накопилось немного. Тут не то что лишнее, даже нужное тяжело таскать. За исключением оружия: колющего, рубящего, режущего и дробящего наблюдалось в явном избытке.
— И чтобы муха не смогла незаметно пролететь! — внушительный кулак Пашу Мозгол-нойона, вкусно пахнущий чуть пригоревшим бараньим жиром, замаячил в опасной близости от сломанного в недавнем бою носа Арчи Выползка. — Понял?
— Всё понятно, блистающий джучин! — Арча чуть отодвинулся, дабы возможный удар получился слабее, и уточнил: — А замеченные мухи могут пролетать?
— Ты дурак? — под немигающим взглядом Пашу Мозгола Выползок почувствовал себя крайне неуютно.
— Прости, блистающий джучин!
Честно говоря, шаман Лисьей сотни тумена Левой Лапы грубо льстил нойону, называя званием, достойным лишь предводителя полной руки. Тот не возражал, надеясь когда-нибудь стать им. Тумен — палец, полная рука — железный кулак. Именно такой, которого боится хитрый Арча.
А что ему остаётся делать? Льстить, хитрить и бояться — удел слабых. Нет, конечно, Небесная Кобылица в конце концов обратит внимание на своего верного слугу и ниспошлет великую силу. Больше, чем великую — величайшую! И тогда все взвоют, как собака-падальщик, и приползут на коленях! Абсолютно все!
Первыми заплатят проклятые пиктийцы, отобравшие коней на корм не менее проклятым летающим ящерицам. Во что они превратили некогда вольный народ? В мягкое мясо для роденийских мечей. Как жить воину без коня? Никак не жить. Только и остаётся, что умирать пешему, совсем не надеясь после смерти возродиться великим воителем или, если очень повезёт, вороным иноходцем из Небесного Табуна.
А роденийцы тоже будут наказаны, но чуть позже. Сначала презренный Пашу Мозгол ответит за унижения и оскорбления, нанесённые великому шаману. Кто заставил его, сильномогучего Арчу Выползка, охранять временное стойбище подобно пастуху, трясущемуся над последним полудохлым бараном? Разве это удел служителя высших сил?
— Что ты мне рожи корчишь, рырх облезлый? — нойону очень не понравилось выражение лица заметавшегося шамана. — В глаза смотри, змеиный помёт!
Удар в ухо сшиб Арчу с ног. Всё-таки не в нос — пиктийцы строго-настрого запретили без особой надобности проливать кровь даже таких никчемных обманщиков, как Выползок. Правда, Пашу подозревал в том запрете некоторую непонятную и, несомненно, зловредную корысть…
— Прочь отсюда! — предводитель добавил несчастному сапогом под рёбра. — Пленника для жертвы заберёшь из имперской доли.
Шаман обомлел, тут же позабыв о мечтах, в которых смешивал пиктийцев с грязью. Мерзко заныли зубы, а вдоль позвоночника прокатилась холодная и липкая волна. Как можно трогать то, что принадлежит повелителям стихий? Да они за меньшие проступки выпивали жизненные силы из более значительных, чем Арча, людей! А нойон обязательно отопрётся, свалив вину на несчастного Выползка. Ослушаться приказа? Так этот плешивый винторогий кагул живо распорядится притянуть пятки шамана к затылку. Мог бы и в кожаном мешке утопить (ибо нет позорнее казни для истинного глорхийца), но здесь нет подходящих речек и даже привычных солёных озёр, поганить же единственный в деревне колодец Пашу Мозгол не станет. Что делать?
— Ты ещё не ушёл? — короткая плеть из толстой рырховой кожи обожгла сквозь стёганый халат. — Пошёл вон!
Арча спиной вперёд перекатился через порожек, избежав нового укуса свистящей плетёной змеи, извернулся и на четвереньках бросился в спасительную темноту. Да ну его, кагула сизоносого! Лучше сделать так, как велит, иначе до утра не дожить. Что там пиктийцы… они когда ещё явятся за имперской долей. Вдруг вообще позабудут?
Не то чтобы шаман Лисьей сотни верил в такую возможность, но нужно ведь во что-то верить?
— Рырхи бесхвостые! — Когда не замеченная в ночи каменная стена выросла на пути шамана и больно стукнула по лбу, терпение Выползка лопнуло в очередной раз. — Зачем этому глупому нойону понадобилась завеса невидимости, когда и так темнее, чем в чреве обожравшегося падалью кагула?
Ознакомительная версия.
