Ознакомительная версия.
Еще говорили, что имам скоро станет шахидом: войско неверного самийа, цепного пса сумеречной ведьмы, рано или поздно возьмет и Нисибин, и замок аль-Кадиров. Ведьма, говорили люди, отравила молодого халифа Аммара, призвала из степей злобную тварь, и теперь вот спустила ее на последнего праведного аббасида. Правда, находились такие, что говорили: молодой Ибрахим ибн Муса Ка" им продержался в осаде полгода — дольше чем кто бы то ни было перед лицом заколдованного воина. Всевышний хранит "Идущего правильным путем" — и ныне явленный верующим тайный имам одолеет неверную собаку, сгонит с престола злую ведьму и ее уродливого сына и восстановит в халифате законы шариата. С земледельцев перестанут брать недозволенные налоги и гонять на строительство оросительных каналов и стен замков, вернут землю тем, у кого ее отобрали за долги и повсеместно восстановят веру и справедливость: все люди станут равны перед лицом Всевышнего, как и говорил Али.
— Велик, велик Всевышний, нет Бога кроме него, и Али его возлюбленный посланник!.. Велик, велик Всевышний, велик и милостив, и нет Бога, кроме Всевышнего!..
Протяжные возгласы муаззинов с минаретов в аль-кассабе сливались с нестройным хором припадающих к молитвенным коврикам паломников у подножия холма — и вступали в тягучую, неспешно-благоговейную перекличку с призывами на молитву, звучавшими в лагере войск Тарика:
— Велик, велик Всевышний, нет Бога кроме него, и Али его возлюбленный посланник!.. Воистину это так, да склонится перед истиной каждое имя!..
… -…да склонится перед истиной каждое имя!..
Морщась и кривясь, Тарег опустил полог шатра: сторожевые вышки, с которых кричали муаззины, располагались по углам ограды, — довольно далеко от холма, на котором разбили ставку командующего, — но пронзительное завывание ввинчивалось в протестующий разум так, словно кричали над ухом.
— Хочешь попробовать?
Исхак ибн Хальдун вольготно развалился на подушках: он нисколько не похудел за это время, и сейчас его проворные толстые пальцы перебирали на блюде знаменитые макилийские — огромные и мягкие — финики.
— Говорят, в мякоти весу — десять дирхам…
— …а в кости — один дирхам, — рассеянно отозвался нерегиль и вернулся на свое место на ковре. — Скажи мне лучше, почему это я поспешил?
Пожилой толстый ашшарит поскреб седоватую щетину на щеке:
— Ничего бы с ней и с мальчиком не случилось. Братья держали бы их под замком — только и всего. Во всяком случае, пока бы не добились провозглашения титула для Хашайра ибн Омара. А этого бы не произошло… — тонко улыбнулся Исхак ибн Хальдун.
Сейчас на нем был самый простой коричневый суконный кафтан и такая же простая шерстяная коричневая аба — грубую накидку не украшали даже полосы, и опального вазира можно было принять за поиздержавшегося в дальней дороге купца.
Ибн Хальдун откусил от финика, неспешно прожевал и оглядел закутанного в траурное серое одеяние Тарика. Нерегиль сидел неподвижно, как каменная статуя в развалинах храма аль-Латы. Вазир продолжил:
— Ты спугнул Хасана ибн Ахмада. По моему плану он должен был схватиться с братьями и освободить старого аль-Кадира.
— Хасан бы тоже всего лишь держал ее и мальчика под замком? — тихо осведомился Тарик.
— Конечно, — улыбнулся в ответ Ибн Хальдун. — Их жизни были ключом к фирману с приказом о твоем заточении. Хасан ибн Ахмад не стал бы рисковать… встречей с тобой на поле боя.
— Теперь он ее не опасается, — сухо ответил Тарик.
— Я же говорю — ты его спугнул. Они должны были изрядно потрепать друг друга, — со вздохом проговорил вазир. — Или даже взаимно истребить. И сейчас они бы либо смирно лежали на родовых кладбищах, либо смирно сидели по родовым замкам, зализывая раны, — безо всякого войска.
— А что бы сталось со сторонниками аль-Кадира в Нисибине? — поинтересовался нерегиль.
— То же, что случается со сторонниками тайного имама каждый раз, когда их главное войско рассеивается — они расходятся по домам. К тому же, — тут ибн Хальдун печально вздохнул, — Ибрахим ибн Муса — не полководец. И не государственный муж. Он хороший поэт и музыкант, и — как говорят — очень благочестивый молодой человек. И он никогда не желал себе титула халифа. Мало что так тяготило его, как надежды отца. Он бы продолжил сидеть в библиотеке своего замка над древними книгами и поэтическими антологиями.
— Ну а я бы где был все это время? — спокойно спросил самийа.
— В Алой башне, — твердо ответил вазир и бестрепетно встретил злой холодный взгляд сумеречника. — Через некоторое время Хасан бы присягнул мальчику, семейство Мусы тоже. Даже ибн Бакийа оставил бы мятежные помыслы и отдался течению событий — и все бы успокоилось.
Тарик нехорошо прищурился:
— Это ты хорошо придумал — запереть меня. А потом угрожать всем несогласным: смотри, мол, не присягнешь — спущу самийа. Скажешь, не ты подкинул главному вазиру эту удачную мысль?
— Не забывай — указ стал залогом безопасности госпожи и ее сына! — многозначительно поднял палец ибн Хальдун. — К тому же, заточенным в башне тебя бы боялись гораздо больше, чем боятся сейчас — когда ты увяз под этим городишком, Тарик.
— И сколько времени ты предполагал меня использовать в качестве главного пугала?
— Столько, сколько нужно, — жестко ответил вазир, не обращая внимания на звенящую в словах нерегиля ярость. — По крайней мере, до совершеннолетия Фахра освобождать тебя было бы… нецелесообразно. Разве что для отдельных походов. Ты зря злишься, Тарик. Людям нелегко привыкнуть к тому, что во главе армии халифата стоит неверный. Аммар ибн Амир мог себе позволить главнокомандующего-сумеречника. Фахр ад-Даула — не может. Другое дело — держать в темнице пленного волшебного воина, побежденного именем Али. Вот это люди бы поняли. Потом, когда власть мальчика укрепилась бы, и он бы превратился во взрослого мужа, он бы вернул тебе титул командующего. А сейчас — посмотри, что ты натворил. Ты разбил армию Умейядов, но твой побратим стал твоим злейшим врагом, вокруг аль-Кадира собирается все больше народу, а все улемы Аш-Шарийа орут, что сумеречники захватили престол халифата. А ты еще спрашиваешь, почему ты поспешил.
Нерегиль вздохнул и положил подбородок на ладони упертых локтями в колени рук. В шатре повисло молчание, только дождь колотил по туго натянутым полотнищам. Наконец, Тарик взял с блюда финик и сказал:
— Договаривай, Исхак. Скажи мне, с чем ты на самом деле приехал?
Старый вазир запрокинул голову и расхохотался:
— А ты и в самом деле читаешь мысли! А я-то втайне надеялся тебя удивить!
А потом резко оборвал смех и жестко сказал:
— Аслам ибн Казман предал тебя. Хашар Ар-Русафа, который идет к Нисибину, идет не тебе на помощь. Аслан и Укайша ибн Вахид, племянник ибн Бакийи, рассудили, что Умейяды должны держаться заодно. Дядя убедил Укайшу, что из него получится хороший халиф.
Тарик откусил половину финика — и лениво потянулся. Неспешно прожевав, он заметил:
— Из Укайши ибн Вахида получится хороший корм здешним стервятникам. Из ибн Казмана тоже.
— Выходит, я тебя не удивил? — недоверчиво протянул начальник тайной стражи халифата.
— Хасан ибн Ахмад предложил мне объединить силы против Умейя, — устало улыбнулся сумеречник. — Ибрахим ибн Муса не оправдал его надежд — Хасан говорит, что будет лучше служить мальчишке, чем любителю мальчишек и зайядитских ритуалов. Ибн Ахмад, как ты знаешь, не одобряет тех, кто считает, что престол должны унаследовать потомки зятя пророка, Зайяда. Так что друг аль-Кадира Хасан — на самом деле мой друг. Сначала он выйдет из Нисибина, чтобы разбить Умейя. Потом с его помощью мы возьмем горные замки.
— Ах вот оно что? — ибн Хальдун и с уважением посмотрел на нерегиля.
— Увы, молодой аль-Кадир связался с зайядитами. Мне сообщают, что в Нисибине и в Белых селениях тесно от их проповедников. Они уже составили Ибрахиму генеалогию — возвели его род к дочери пророка Фатиме и провозгласили носителем пророческого огня. Впрочем, ты удивил меня, о Исхак.
Старый вазир молча поднял брови.
— Я не ожидал, что ты останешься верен сыну Аммара. И я благодарен тебе за то, что ты приехал предупредить меня об опасности.
Хисн аль-Кадирийа,
два месяца спустя
Узенький переход моста таял в дождевых струях. Ливень упрямо полоскал гладкие полукруглые каменные перила, серые квадратные плиты и мокнущие под опрокинутым небом трупы. Воины в белых чалмах и желтых полосатых рубахах Правой гвардии стаскивали с пробитого двуми стрелами тела — обе вошли через кольчужный капюшон — чешуйчатый панцирь. Затем подхватили тяжелого в смерти человека и стали переваливать через перила моста, ругаясь и оскальзываясь под проливным дождем. Наконец, тело соскользнуло и полетело вниз, мимо арки верхнего пролета, вдоль нескончаемой, уходящей на головокружительную глубину опоры.
Ознакомительная версия.
