– Александр Яковлевич, развейте моё недоумение? Чего вы добиваетесь своими… действиями?
– Да вроде ничего такого… ну хорошо, сдаюсь: уж больно грозно вы на меня смотрите… придётся выдать страшный мой секрет.
Корнет не выдержал и засмеялся.
– Князь, право же – с вами не соскучишься. И всё-таки?
– Да всё просто, Игорь Владиславович. Хочу, что бы по моим солдатам не могли безнаказанно стрелять. А милейший наш Григорий Анатольевич, своими действиями на посту командира Олькушской заставы меня несколько… разочаровал. Вот я и огорчаюсь… по-своему.
– Мда-с… новые порядки… не совсем, да-с. Будем надеяться, что всё вернётся на круги своя…
– Ну, я не надеюсь, я это твердо знаю. Ротмистр Розуваев своими приказами оказал себе же дурную услугу: боеготовность Олькушского отряда понизилась, перехват нарушителей уменьшился… да практически прекратился – они теперь попросту убегают прочь, прекрасно зная, что по ним стрелять не будут. Следовательно… а вот скажите мне, Игорь Владиславович, сколько конфискованной контрабанды за последние два месяца? Учитывая при этом, сколько перехватывали ранее, в прошлом году?
Корнет озадаченно пожал плечами и примерно минуту сосредоточенно размышлял, после чего, с нотками удивления, выдал:
– Почитай и нет ничего. Так, мелочь всякая, даже не стоящая упоминания… но я полагал, что это следствие ваших… фортификационных усилий: в некоторых местах не то что лошадь – человек не пройдёт.
– Ну, было бы желание пройти… просто, старый состав "несунов" сильно прорежен, а новый и непуганый ещё только осваивается. Так что всё ещё впереди.
– Право же, Александр Яковлевич, вы излишне… пессимистичны, на мой взгляд.
– Время покажет…
– Так вот – ротмистр уже вызвал недоумение у господ таможенников, а вкупе с последними приказами… вернее правильным их толкованием… очень возможен перевод Григория Анатольевича куда-нибудь подальше от Олькуша. Хм, где он, наконец-то, в полной мере сможет раскрыть свои таланты строевого командира. А там, глядишь, и признание заслуг его… гм, настигнет.
Как Александр и предсказывал, первым "дембельнулся" его денщик. Тем же вечером князь выдал Савве обещанные подробности вместе с инструкциями.
– Село у тебя большое?
– Ну так! Почитай, дворов двести будет… а может и поболее, я уж давненько своих не навещал.
– Вот и отлично. Ты теперь не солдат-отставник Савва, а губернский представитель РТК, господин Савватей… всё время путаюсь с твоим отчеством…
Денщик, находясь в изрядном удивлении, всё же привычно напомнил имя своего отца.
– Елпифидорович… а это чего такое – ну, чего я там буду представлять-то?
– Российская торговая компания. Принадлежит мне, как ты сам понимаешь.
– И это чего я должен буду… представлять? Александр Яковлевич, ну какой из меня… этот… а?
– Какой надо! Как прибудешь на свою малую родину, первым делом озаботься нормальным жильём: что бы не было стыдно… да вот хоть меня в гости позвать. Потом… а у тебя родни-то много?
– Да… почитай, полсела будет…
– Это хорошо… так вот, как построишь дом, налаживай знакомства да присматривайся: где у тебя там можно маленький консервный заводик поставить, коптильню, маслобойню… Вообще, меня интересует именно производство масла и сыров – поэтому постарайся узнать на этот счёт как можно больше. Кто, как, где… Понятно?
– Понятно… только ведь забуду, покуда доеду.
– Не беспокойся, я тебе всё по порядку расписал. Теперь держи вот этот конверт – тут немного, но на первое время хватит: дом построить, живность завести и всё такое прочее… И запомни: ты теперь не денщик, а мой представитель – поверь, должность немалая. Попытается кто обидеть – не раздумывая, бежишь на телеграф и отбиваешь "молнию" на моё имя в Сестрорецк. Предложили что интересное – делаешь то же самое. За службу твою полагается жалование и небольшой процент с проданного товара… это уже на месте решим… Ну что, вроде всё на первый раз? Через полгода жди в гости.
– Это… Александр Яковлевич… у моей егозы завтра именины, очень просим вас?
– Да, я помню что обещал… сколько уже Ульянке? Восьмой пойдёт?
– Так точно, восьмой. Скоро совсем невестой станет!
Глядя на Савватея, увлечённо рассказывающего – про свою хоть и приёмную, но такую родную дочку, Александр неожиданно позавидовал ему: такое неподдельное счастье плескалось у того в глазах, тихое семейное счастье… На следующий день, придя на маленький детский праздник, он едва не рассмеялся: так непохожа на себя была именинница, так потешно копировала все ухватки своей мамы – только для того, что бы уверить всех, что она уже взрослая. Немножко посидев для приличия, гость совсем было засобирался (а чего, подарок принёс, значит – свободен), когда ему на глаза попалась смутно знакомая девочка. Причём знакомая – давно…
– Уля!
– Да, дядя Саша?
– А это кто такая? Вон, с синими ленточками. Вроде знаю, а вспомнить не могу…
– А, это! Олька Сугова. Я побегу, да?
Возвращаясь в своё жилище, князь мучительно пытался вспомнить – кого же ему напоминает мелкая ещё девчонка, кого-то важного… но так и не вспомнил. От огорчения или от чего ещё, долго не удавалось уснуть, а когда наконец пришёл сон…
Темнота. Не простая – чернильная, осязаемая и такая живая… и свет. Ослепляющий, режуще-белоснежный и тоже – живой. И ничего кроме них. Не успев толком удивиться, он увидел… Яника. Того самого мальчишку из маленькой деревеньки под Варшавой. Он стоял на границе света и темноты и смотрел прямо на Алескандра – спокойно, с той самой улыбкой, что запомнилась ему намертво, только теперь эта улыбка была не смертной а… доброжелательной. Слов и звуков небыло, но это не мешало им понимать друг друга:
– Пойдём?
– Ты же умер…
– Да… пойдём? Тут хорошо…
– Нннее…
Когда он пришёл в себя, то схватился за грудь – казалось сердце стремилось вырваться прочь, бухая так, что каждый удар мог стать последним… сильно болели глаза, холодная испарина была по всему телу… До самого утра он так и не смог заснуть вновь – не боялся а просто, сон не шёл. Лежал и вспоминал… и вспомнил. Маленькая, тоненькая девочка по имени Оля как две капли воды была похожа на единственную детскую фотографию его бабки по отцовской линии, ТОЙ бабки. Тоже Ольги, только Виноградовой. Правда, год рождения бабушки ещё не настал…
"Сколько ей было, когда Первая Мировая началась? Ага, точно – три года… Мать умерла от тифа, отец – краском, боролся за счастье трудового народа, да и сгинул… от пули в спину, кажется. А ей пришлось в восемь лет идти христарадничать, для себя и для маленького брата Пети… а потом и батрачить. Голодное детство и юность, а потом – опять война… Почему же я её вспомнил… И сон… господи, какой реальный сон…"
