по-прежнему стоял неподвижно, словно одна из ряда потемневших от времени статуй, таившихся в тени зала вдоль противоположной стены. Каждое изваяние скрывало лицо под капюшоном и держало посох, копируя живую окаменелость, которая сейчас обращалась к чогорийцу.
— Завоевания — моя кровь и плоть, — произнес Джагатай. — Я всегда их жаждал, но лишь теперь осознал, что вы поместили в меня это стремление. Вы сотворили меня как орудие ваших замыслов.
— Мы все — орудия.
— Кроме Него.
— О нет. Он тоже, и в большей степени. — Малкадор сложил перед собой тонкие ладони. — Послушай, я понимаю, в чем проблема: вы были владыками, правили своими мирами, а теперь мы просим вас сражаться за другого государя. Никто из вас не получил задуманного нами воспитания, поэтому перемена ощущается так резко. Если бы мы могли отложить Крестовый поход на сотню лет, чтобы подготовить вас надлежащим образом, то так бы и поступили, но это невозможно. Мы спешим проскочить в закрывающуюся дверь судьбы. Собрать нужно всех и вся. И помни, что ты — сын Терры. Тебя создали здесь.
— А вырастили на Чогорисе.
Первый лорд улыбнулся:
— Мне следует отучить тебя от плаксивых жалоб на судьбу. Иначе ты не добьешься верности от своего нового войска.
Каган резко повернулся к нему и опустил руки, словно намереваясь выхватить меч.
— Ваш замысел — ложь! — пылко произнес Джагатай. — Каждая его часть! Мы будем сжигать храмы и казнить священников, лишь бы захватить миллион миров, пусть даже они погрузятся в звериное невежество? Вы этого хотите?!
— Иначе нельзя.
— Скажите им правду!
— Не глупи.
Примарх в отвращении скривил губы:
— Как же ты презираешь собственный вид…
— Да, презираю! — рявкнул Малкадор. — Если бы ты увидел то же, что и я, если бы понаблюдал за тем, каким становится человек, если покинуть его одного во тьме, то разделил бы мои чувства!
Овладев собой, Сигиллит продолжил:
— Тебе повезло, Джагатай. Ты попал не на Калибан. Когда мы говорим тебе о Долгой Ночи, ты едва веришь нам, но именно так все происходило на большинстве планет. Поэтому ложь благородна. Она нужна для того, чтобы стеречь и оборонять, а не обманывать, ибо люди еще не готовы.
Развернувшись, Хан шагнул в тень, к другим надгробным изваяниям, выбитые имена на которых сгладились от времени и практически не читались.
— Я уже слышал это, — сказал чогориец. — В моем родном мире некоторые империи заявляли, что дадут вольную своим кастам холопов, когда они будут готовы. Как ни странно, этот день все никак не наступал. Устав ждать, рабы начинали бороться за свободу, гибнуть за нее, и даже тогда кое — кто утверждал, что они поторопились. — Каган оглянулся на Малкадора. — Истина выйдет на свет. Вам не удержать повязку на глазах человечества. И, когда она спадет, ярость одураченных вами людей окажется беспредельной.
Помощник Императора кивнул:
— Вот поэтому мы и рассчитываем на вас, примархов, на ваше исключительное могущество и полководческий талант. Просто покорить Галактику недостаточно. Вы с братьями должны завоевать ее быстро, привести всё и вся под власть Трона до того, как течения судьбы изменятся и лишат нас единственного шанса. Я не иду против правды, утверждая, что нет ничего важнее. От нашего успеха зависит все. Чтобы добиться его, у нас остались считаные десятилетия — мгновение ока на фоне эпох.
Джагатай цинично ухмыльнулся:
— А когда все закончится, мы вернемся к вопросу о лжи?
— Сразу, как все закончится.
Хан рассмеялся без толики веселья. Постучав пальцем латной перчатки о крышку одного из саркофагов, он заметил:
— Порой я удивляюсь, зачем вы вообще наделили нас разумом. С машинами у вас вышло бы поменьше забот.
— Меньше забот? Конечно же. Но и меньше радостей. — Вздохнув, худой как щепка старик плотнее закутался в плащ. — Ты обнаружил, что тебе сложно понять Отца. И ты желаешь, чтобы Он стал более… воспринимаемым. Я знаю, каково тебе. Однако не обманывайся масштабами Его могущества: Он применяет свои силы не ради себя, и Он пожертвовал большим, чем кто — либо из нас. Если обычный человек преследует какую — то одну цель, то добивается совершенства в своем деле, но остается дилетантом в других областях. Император ежедневно сражается с непознаваемыми сущностями, а ты ждешь, что в Нем сохранится людская отзывчивость. — Сигиллит покачал головой. — Он ступает по дорогам бесконечности. Скажи спасибо, что Он вообще способен разговаривать с тобой.
Каган поразмыслил над этим, отрешенно глядя на могилу.
— И что мы обретем, — заговорил он через какое — то время, — если утратим самих себя? Какая же это победа?
— Единственная из возможных.
— Не могу поверить.
— Тогда оставайся. Побеседуй с Ним еще раз. Прислушайся к Его речам.
Чогориец не отрывал взгляда от надгробия. Казалось, его взор — острый, как у хищной птицы, в честь которой Джагатай получил свое прозвище, — может пронзить толщу гранита. В зале повисла неприятная тишина, которую нарушало только глухое гудение, вечно доносящееся из глубин у основания Дворца. От него мелко дрожала земля, а воздух казался гуще похлебки.
— Мне душно здесь, — наконец произнес Хан. — И никакие слова этого не изменят.
Он поднял взгляд:
— Нам уже указан маршрут и мир, выбранный Им для нас. Там обитают враги, которых я с удовольствием перебью ради вас. Возможно, когда начнется охота и мои клинки опустятся на добычу, я увижу правду в том, что ты сказал.
— Снаружи нет истины, которую невозможно постичь, находясь тут, — предупредил Малкадор.
— Тогда я обязательно вернусь, — отозвался Каган, томящийся и уже рвущийся с места. — Однажды, в самый подходящий момент. Но не раньше.
