— Нету Кремля, говорите? А теперь как споете? — Дядька Прохор развязал мешок и тихо, точно стекло, выудил на свет драную красную книгу. Я таких широких книг еще не видал. — Рустем мне прямо с Садового рубежа принес.
Загалдели тут, каждый поглядеть захотел.
— Это как — с рубежа?
— Ты что, маркитантов не знаешь? Они без мыла хошь где просквозят!
— Садовый рубеж никто не просквозит, это я вам говорю! Я с дьяконом Назаром в защитке еще туда ходил. Издалека поглядели — и деру! Там птицы горой мертвые лежат, не то что люди!
Инженер перегонного цеха никого не слушал, книгу развязал и показал. Я тоже пошел, заглянул. Ничего не понятно, палки всякие, круги цветные. Похоже на «технологические схемы», но еще хуже.
— «Сбор-ник ре-фе-ра-тов»… — по слогам прочел кто-то. — Эй, кто слыхал, что за рифраты такие, а?
— Теперь смотрите, — дядька Прохор гордо открыл последний лист. — Написано что? «Биб-лио-тека на-уч-но-спра-воч-ной лите-ра-туры Крем-ля»! Ясно вам? Нарочно тут мечено, для грамотных!
— Вот это да! У нас тоже в старом бункере билитека есть!
— Да уж, только заместо книг — клопы да тараканы.
Спорщики маленько притихли, что ли. Утер им Прохор носы.
— А как же Рустем Садовый-то рубеж прошел, если птиц там намертво бьет? — опомнился кто-то.
— А может, и в Кремле том давно сгинули все? — поскреб в плешивом затылке Лука, инженер дизельного цеха. — Может, книгу маркитанты где в подвале подобрали?
— Вы как хотите, а я дальше Марьино — ни ногой!
— Да на реку-то опять ходить стало опасно! У механиков вон четверо с лодкой пропали!
Тут все снова зашумели, руками замахали. А я вот чего задумался. А чо, вдруг Голова не врет, вдруг и вправду стоит красная крепость посреди Москвы? Вдруг и вправду хранит она тайны и знания несметные. Про все машины, и про то, как топливо гнать, и про свет ликтрический?
Но сильно подумать я не успел. Берегини топорами лязгнули, все на ноги вскочили. Окурки вонючие свои гасили, рубахи в ремни заправляли.
— Первый дьякон Назар!
Замерли все. И я со всеми. Батя вошел быстро, с каждым инженером за руку поздоровался, прочим поклонился низко. Вместо сутаны — шитая маманей серая рубаха, штаны и сапожки белые, поросячьей кожи. Позади от отца — двое десятников с патрульной роты, только им с пушками на совете можно. За дьякона любому пасть вырвут.
— Поклон тебе, батюшка! — Тут все в ответ поклонились, и я со всеми.
— Садитесь, люди Факела! — Батя редко улыбается, но тут маленько расплылся.
Так всегда было, сколько себя помню. Куда первый дьякон заходит — все встают. Кому явиться приказано — бегут, а чо. Попробуй только забыть. Так тебе забудут, что сам побегешь нужники выгребать, лишь бы с Факела не поперли.
— Твой отец должен быть железным гвоздем, — как-то сказала маманя, когда мы с братом скулили без него. Его вечно не было, непонятно, когда батя спал.
Я тогда малый был. А теперь понимаю. Дьякон должен, как гвоздь железный, всех скреплять. Если раз слабину даст — все, конец. Соберутся инженеры, нового дьякона на сходе выкрикнут. На сходе будут руки считать. Маманя говорит — когда десять лет назад Назара выбирали, никто против не сказал.
Потому что как железный гвоздь. Лучший охотник, и в слесарном деле лучший, и лучший младший дьяк.
— Первым делом инженеров слушаем, — сказал батя.
Младший дьяк потрогал заточенное перо, приготовился важное себе записать. Поднялся плешивый Лука, вышел перед всеми.
— Эта… второй дизель зачинили, значить, надо бы ремня сплесть, метров двадцать, значить, — говорил он коряво и путано, но моторы любил крепче жены с дитями. — Ежли охотнички в Гаражи пойдуть, заказать бы им еще оплетки, сколько наберуть, и провода красного, сечения мелкого, чтоб вентиляторы, значить, в новой котельной и над свиной фермой пустить…
Отец тоже коротко записывал.
Он сам был инженером. Это ж мой отец большие огнеметы против био построил, чтоб мозги им, сволочам, выжигать. С большого огнемета как плюнешь смесью, так у него, гада, башню облепит и горит, горит докрасна, ешкин медь!
И старый бункер батя придумал, как на хаты поделить, и воду чистую подвел. И ямы-ловушки вокруг второй линии теплоцентрали… Кажись, верно назвал. Вот говорю часто слова, а сам не знаю, об чем они. Потому я твердый, умные слова из ушей взад выпадают. Младшим дьяком мне не стать, молитвы не выучу. В инженеры точно не возьмут. Обидно немножко, что ли. Дык мне и в охотниках хорошо…
После Луки складно говорил нефтяник Прохор:
— Утечек нет. Баки подземные проверяем дважды в день, как решено. Журналу завели, в ей пишем. Разогрели новую колонну. На новой колонне четыре тонны бензина уже выгнали, две на продажу. Две бочки передал в компрессорный, чтоб смесь для огнеметов намешали. Еще тонну с лишком солярки выгнали. Как решили, все себе для моторов, одну бочку Автобазе в уплату за ремонт и новую стройку. Митька Беленький все болеет, прошу дать замену. Пацана бы шустрого, но можно и девку. Если решаем еще колонну строить, тогда к августу мне дров кубов двести леса, на зиму…
— Это где ж я тебе двести кубов нарублю? — запыхтел Федор Большой, командир Охотничьей роты. Мой командир, ага.
Стали они спорить, на каких дровах можно, на каких нельзя нефть варить. Чо, так до утра бы и галдели, кабы не дьякон. Батя живо их угомонил, и так ловко сделал, что миром обошлось. Посулил половину дров сразу купить на Пасеке, а в помощь охотникам десятку патрульных дать. А еще мы для пасечников должны будем два раза в Пепел сходить.
Умеет же батя всех замирить! Я бы уже носы им в щеки повбивал!
Потом долго толковали про новые пищали, про то, как сталь на стволы закручивать. Докладывали инженеры с кузнечного и слесарного. Дык ясное дело, прежде вон сколько стволов в руках разорвало, прежде чем научились верно сгибать, и по сгибу запаивать, да еще кольцами наружи прихватывать.
Дружка моего, Голову, припомнили. Ешкин медь, я аж порадовался за него! Оказалось, Голова и еще двое будут у нас в оружейке до зимы работать, стволы новые к мортирам придумывать. Дорого за них Автобазе плачено. Я, как услышал, сколько за Голову мы платим, обалдел. А потом снова порадовался!
Лучше всех докладывала старшая берегиня Ольга. Я аж заслушался, прежде и не гадал, что у нас над торговым складом такая умная баба поставлена. Когда берегиня прямо в глаза глядит — аж мураши по спине. У самой волосы не стрижены коротко, как у других баб, в косы хитро плетены. Руки крепкие, на плечах платок с птицами вышитыми, на поясе — ключи звенят. Такие уж они, берегини. Маманя моя говорит — коли своих детушек нету, так вся сила женская в работу уходит…
