Неужели подделка? Но для чего она?..
«Я, Глеб Истомин, настоящим письмом обращаюсь к себе…»
Он прочел первые строки, и уже не мог оторваться. Он читал, а в груди словно лед намерзал.
«…Епископ мертв. Ты тоже мертв. Вот уже несколько лет…»
Невозможно! Невероятно!..
«…Я точно знаю лишь то, что не могу заснуть и вернуться в реальность…»
Глеб задыхался.
Ему было невыносимо страшно.
2
Ирт с тревогой смотрел на побледневшего Богоборца.
Что творится к него в душе? Чего от него ждать?..
Он отложил недоструганную ложку, убрал нож. Сказал неуверенно:
— Самое время подкрепиться…
Еды у него было предостаточно: Танк, собирая товарищей в путь, подарил им бездонный кувшин, полный легкого вина, горшок, превращающий глину и песок в пшенную кашу, а камни — в говяжьи отбивные, и чудесный каравай хлеба — сколько бы мало от него не осталось — хоть одна крошка — он за пару часов вырастал до первоначального размера. Но Ирт волшебными вещами не удовлетворился и прихватил с собой большое количество простой, куда более привычной провизии.
— Что? — Глеб поднял голову.
Ирту доводилось видеть такие лица у оглушенных, потерявшихся ратников.
— Надо поесть… — повторил он и поднялся, намереваясь принести суму с харчами, но тут избушка содрогнулась от серии сильных ударов.
Вмиг пробудившиеся пони вскинулись на дыбы. Глаза Богоборца прояснились, руки его потянулись к копью. Ирт, забыв о еде, откинул угол расстеленной волчьей шкуры, выволок из-под нее небольшой холщовый тюк и, поругиваясь, принялся его распутывать.
Один Горр спал в своем углу, как ни в чем не бывало.
А на крыше словно дракон танцевал. Потолочные балки прогибались, скрипели и потрескивали; опилки и мелкая щепа сыпались на пол.
— Забыл, совсем забыл… — приговаривал Ирт, разматывая холстину.
Глеб, ладонью прикрыв глаза от падающего сверху мусора, изумленно смотрел на колыхающийся потолок.
— Что это?
— Откуда мне знать?! — Ирт наконец-то развернул ткань, подхватил на руки медное плоское блюдо с выпуклой крышкой, завертел головой, решая, куда его поставить. — Какая-то тварь перебралась через стену, а я совсем забыл о Курильне!..
— Что надо делать?
— Вынести эту штуку наружу и зажечь масло. Дым отпугнет нежить Черного Урочища. Ну, а если не отпугнет, так ослабит.
— Наружу? — Глеб глянул в сторону двери. Два толстых бруса запирали ее. Конечно, для того, чтобы вытащить их из скоб, много времени не потребуется. Но получится ли потом вернуть их на место?
Отпирать крепкую дверь, лезть наружу, в ночь, когда по крыше скачет неведомая тварь, — самоубийству подобно. Не надежней ли выждать?..
Топот на крыше вдруг прекратился.
Ирт и Глеб замерли, глядя на потолок.
— Ушел?..
Горр спал. А, может, умер тихо, незаметно?
Чуть успокоились пони. Они косились выпученными глазами на людей, трясли головами, роняя пену, и сипели — будто пытались что-то сказать по-человечьи.
— Ушел…
Ирт, держа перед собой Святую Курильню, осторожно подкрался к двери, приложился ухом.
Ночь была рядом. Она дышала, шептала, выла сотнями голосов. Лес шевелился за частоколом. Ветвями и корнями он пробовал прочность преграды, терся о нее стволами деревьев, обламывая острые шипы, пытаясь проложить путь для своих обитателей.
— Их там много, — прошептал Ирт. — Курильню надо вынести. Так велел Танк.
— Нет, — Глеб подошел к двери, загородил ее собой. — Здесь мы в безопасности. Что-то менять уже поздно. И слишком рискованно…
Ирт посмотрел Богоборцу в лицо. Кивнул, чуть улыбнувшись:
— Я вижу, ты окончательно пришел в себя.
Глеб хотел едко ответить, но не нашел подходящих слов и потому просто пожал плечами.
— И все же кто-то из нас должен выйти, — мягко сказал Ирт. — Они прорвутся, если мы не установим Курильню.
— Так сказал Танк? — хмыкнул Глеб.
Ирт не услышал злой иронии в голосе Богоборца:
— Да, он так сказал.
— Вот пусть сам и устанавливает…
Глеб не собирался рисковать своей жизнью. Он полагал, что это убежище достаточно надежно и без какого-то там магического дыма. Ирт же считал, что новорожденный Богоборец просто не в курсе дел, и потому пока надо в точности следовать рекомендациям Танка. Они пререкались бы долго, но тут в потолок словно снаряд ударил. Одна из балок лопнула, рухнули вниз обломки досок, запрыгала по полу щепа. В образовавшуюся круглую дыру сунулась клыкастая морда, вытянутая, словно крокодилье рыло, многоглазая, будто паучья голова, густо поросшая жесткой черной щетиной. Огромная пасть распахнулась, из глотки на стену брызнула какая-то желтая жидкость — то ли слюна, то ли яд. Чудище, кажется, было ослеплено ярким светом — но надолго ли?..
Глеб прыгнул в одну сторону, Ирт шарахнулся в другую, Горр лишь пошевелился под своим одеялом. Снова рванулись с привязи пони, взбрыкнули, ударили в стену копытами, как настоящие скакуны.
Голова чудища закрутилась, все дальше пролезая в дыру. Вывернулась, вытянулась черная лапа, заскребла когтями по потолку.
Глеб ударил копьем в жуткую морду, целя в глаз, попал, отскочил назад. Из развороченной глазницы потекла слизь, чудище завизжало, заплевалось. Ноги Глеба запутались в чем-то, валяющемся на полу, он потерял равновесие, взмахнул руками — и упал на спину. Лежа он увидел, что с места, где спал Горр, поднимается, стряхивая одеяло и попону, еще одно чудовище. Он закричал, предупреждая Ирта о новой опасности, пытаясь встать, но лишь бестолково взбивая ногами воздух — ступни его оплела брошенная Иртом холстина.
Он вдруг понял, что и сам может превратиться в чудище. Наверное, потому и нужна была эта курильня! Демоны! Демоны вселятся в них!..
Ткань лопнула, разлетелась на лоскуты и нити. Освободившийся Глеб вскочил на ноги, ткнул копьем в раззявленную зубастую пасть, и закричал:
— Разжигай свою курильню!
Тварь, бывшая Горром, кинулась на сползающее с потолка чудище. Они сцепились; полетели в стороны кровавые лохмотья. Ирт возился с какой-то железной коробкой, орал, чтобы Глеб не трогал Горра, что паренек оборотень, что он только внешне изменился, а утром все будет как прежде… Курильня валялась в стороне, пони топтали ее копытами. Глеб метнулся к ней, выхватил ее из-под ног животных, выволок, перевернул.
— Разжигай!
Он не разбирал, о чем орет Ирт, он видел, что два чудовища рвут друг друга на части, и это его устраивало.
— Разжигай!
Он не хотел превращаться в демона. Он должен был остаться человеком!
