Но это же невозможно! Я хорошо знаю!
Отец приоткрыл веки, слабо позвал:
— Таня…
И, отбросив оружие, я рухнула рядом на колени:
— Папа! Папочка…
Его пробитая рубашка быстро темнела от крови. Та самая, светлая, немного вылинявшая рубашка, в которой я его видела последний раз.
— Что ты наделала, дочка…
— Прости, прости меня, папа, — бормотала я, захлебываясь слезами, срывая с себя куртку и подкладывая ему под голову.
А потом я поняла, что мы уже не в метро. Низкое ноябрьское небо сеялось мелким дождем над окраиной Воронежа. Вон там, в дымке, темнеют городские дома, а здесь уже поле. Огромное ноле. Вечер.
Столько раз я видела это в своих снах…
Люди, много людей, идут через поле, тяжело передвигая ноги с налипшими комьями грязи. Сзади остались подкупленные полицаи. Скоро опустится тьма, а до леса уже не так далеко. Они смогут уйти.
Откуда-то из вечернего сумрака вырастает цепочка серых фигур. Совсем редкая. Но в руках у них — автоматы.
А у меня нет оружия. Где-то там, на станции «Площадь Суворова», остался мой АКМ. «Серых» не остановить. И всё равно я бегу в сторону цепочки, проваливаясь в грязь, задыхаясь от страха и ненависти и нелепо размахивая кулаками.
Я почти успеваю добежать до автоматчиков, когда промозглый сумрак взрывается вспышками и грохотом выстрелов. Очередь ударила в грудь. Меня убили. Но я не падаю. Я вижу, как падают другие. «Серые» медленно продвигаются вперед, и оружие в их руках вздрагивает, как живое. Я знаю: в поле никто не уцелеет. Тех, кто пытается ещё бежать, догонят пули…
Ближайший ко мне автоматчик поворачивается, чтобы добить раненую женщину. И цепенея от ужаса, я вижу его лицо. Михалыч.
— Не смей! — Сердце безумным мячиком колотится внутри.
Старик не обращает внимания. А ко мне идёт мертвый Ярослав. «Калашников» в его руках направлен в мою сторону. Взгляд — остановившийся, незрячий. Ярослав улыбается.
Его автомат грохочет, выплевывая огонь. Удар. Боль. Земля опрокидывается. Небо тускнеет, гаснет…
Темнота. В этой темноте — голос отца:
— Помоги мне, Таня…
Сердце успокаивается. Мне лучше. Мне почти хорошо. Странно, как я раньше не понимала, что они так похожи — Алан и мой отец. Я должна помочь им. Я помогу им…
Голос отца всё звучит. Уже не снаружи, а где-то внутри меня. И от этого на душе становится легко и ясно. Теперь я знаю, что Алан говорил мне правду. Чистую правду. Он желает нам добра. Только добра. Я помогу ему. Я сделаю всё, что он скажет…
Запах озона и сосновой хвои. Зеленоватый свет, пробивающийся сквозь полузакрытые веки.
— Very Well, — донёсся удовлетворенный голос Алана. — She will be o'key.
Я действительно спала… Кажется, мне приснился сон. Не помню какой…
Открыла глаза. Верхняя часть прозрачного саркофага, в котором я лежала, была отодвинута. Американец заботливо склонился надо мной:
— Ты в порядке, девочка?
— Да.
— Тогда идем завтракать.
У него — доброе и приятное лицо…
Завтракали мы в нормальной, вполне уютной комнате. Решетки на окнах выглядели здесь не более чем декоративной деталью.
Я сама удивлялась своему аппетиту. Сегодня чувствовала себя куда лучше. И то, что вчера собиралась перерезать себе вены, казалось нелепой детской слабостью. Даже странно, как я могла не верить Алану…
День выдался ветреный. Пушистые белые острова удивительно легко ползли над Москвой, сталкивались и рассыпались. А непотопляемое солнце, вынырнув из-за очередного небесного айсберга, каждый раз до отказа заливало город светом и теплом.
Мы сели в черную ВАЗ-«девятку» на заднее сиденье. И автомобиль, и сидевший за рулем Федор, плотный крепыш, показались мне смутно знакомыми. Вроде того наваждения, когда посреди чужого города тебе мерещится что-то давнее, забытое в очертаниях улиц, в лицах прохожих…
Всё-таки я немного волнуюсь. Это пройдет.
Нет-кафе «Глубина» находится в удобном месте — у самой границы города и Развалин. На машине сюда можно добраться с единственной стороны, слегка попетляв предварительно между завалами.
Конечно, владельцы кафе выбрали это место не случайно. Если полицаи захотят устроить облаву, быстро доехать до «Глубины» им будет нелегко. А значит, никакой внезапности не получится. Даже если захотят оцепить целый квартал — толку будет мало. Местные псы, прикормленные посетителями и владельцами кафе, за версту чуют «мусоров» и поднимают такой лай, что вся округа знает — готовится облава. Те, кто не желают общаться с полицией, легко успеют уйти в Развалины.
Впрочем, облавы здесь бывают нечасто. Наверное, поэтому Дьяболо назначал встречи именно в «Глубине».
Местную стоянку охраняли двое крепких парней в бронежилетах и шлемах, вооруженные АКМСами. Сам вход в кафе забаррикадирован железобетонными блоками. Мы припарковались рядом. У не слишком широкого промежутка, остававшегося для посетителей, дежурил еще один охранник. Почти такой же массивный, как загораживавшие фасад блоки. И с «железобетонным» выражением на квадратном лице.
Охранник богато экипирован. С громадного кулака на нейлоновом шнурке свисал «шокер». В кобуре, надетой прямо поверх бронежилета, имелось нечто внушительное, кажется, «стечкин». На поясе болталось две слезоточивых гранаты.
В Москве все это — обычная предосторожность. Особенно в этом районе. В прошлый раз, когда я была в «Глубине», другому охраннику, Вахтангу, пришлось истратить пол-обоймы, отгоняя бродячих псов. Один посетитель имел неосторожность явиться с бульдогом, и местная свора едва не разорвала собаку вместе с хозяином ещё на подходе к кафе.
Да и люди бывают не лучше. В этом году «живодеры» совсем обнаглели. Это раньше они работали в основном по трущобам. Но доходяги — дешевый товар. В «Глубине» публика относительно здоровая и сытая. Тем хуже для неё. Никто так не ценит чужое здоровье, как охотники за органами.
— Привет, — кивнула я массивному «швейцару» у входа. Вахтанга и двух его помощников я знала хорошо, а этого видела в первый раз.
Здоровяк проигнорировал мои попытки быть вежливой. Сквозь встроенный в шлем сканер он изучал наши фигуры. Наконец чуть отступил и любезно указал на выскользнувший из стены поддон:
— Пожалуйста, сдайте оружие.
Алан и Федор выложили «беретту» и «Макаров». Поддон исчез в стене вместе с оружием. Из специальной щели на ладонь Алана упали пластиковые номерки.
Вежливым, но не терпящим возражения тоном охранник изрек:
— Пожалуйста, повернитесь.
