чём не говорит, — тут же включил скептика пристав. — Паспорт и напечатать можно, а пластик и ткани синтетические у чистых делают. Сам-то он, вроде, не из них, но мог как-то разжиться. Например, с трупа. Так что перемещение во времени…
Полицейский-скептик вдруг замолчал на полуслове, так и оставшись сидеть с раскрытым ртом. Некоторое время молчали и мы, только через минуту Фокин осторожно спросил:
— Феликс, ты, часом, не подавился?
— Старый я совсем стал, — как-то совсем грустно проговорил полицейский. — Память подводит. Вроде всего чуть больше года прошло, а уже забыл.
— Чего забыл-то?
— Бумага из управления приходила. Мы с мужиками посмеялись, да положили под сукно, решили, что там, в столице, офицеры пьют на службе, а потом такие циркуляры выписывают.
— И что там?
— А там… там инструкция на случай, если вдруг объявится кто-то, кто скажет, что из прошлого прибыл. Точно, как здесь. Обращать внимание на одежду, на телефон, документы, если есть. А потом…
— Что? — с тревогой спросил я.
— Да ничего, задерживать, проводить первичный допрос и отправлять в столицу, да не в наше управление, а через них к контрразведке. Ещё доктору показать. Я так понимаю, что это не первый случай.
При слове «контрразведка» мне стало не по себе. Потом подумал, что вряд ли там настоящее гестапо, просто дело важное и конфиденциальности требует. А первичный опрос пускай проводят, я честно на все вопросы отвечу.
На стол лёг бланк, бледная копия, где с трудом можно было рассмотреть слова. Так, Фамилия Имя Отчество. Место проживания до того, как. Год рождения, образование. Семейное положение. Специальность. Место работы. Служба в армии, род войск, звание, военная специальность. И ещё некоторое количество пустого места, где я мог о себе изложить всё, что захочу. На заполнение ушло минут двадцать, в течение которых дверь отворилась, вошла девушка лет двадцати, видимо, та самая Мария, которая поставила на стол поднос с тремя стаканами чая, гранёными в красивых металлических подстаканниках, ещё там стояла вазочка с сахаром, и лежали три чайные ложки.
Пристав взял лист в руки, некоторое время читал текст, потом уточнил:
— В институте преподавали? А какой предмет?
— Историю государства и права, я вообще во многих местах преподавал и разные предметы, образования у меня два, историк и юрист.
— Насчёт армии непонятно. Это что, комендантская рота?
— Спортрота, — объяснил я. — Есть такие солдаты, которые в армии только и делают, что тренируются и на соревнованиях выступают.
— А вы, простите, спортсмен?
— Боксировал хорошо в молодости, сейчас уже бросил.
— Ясно, — пристав сделал пометку на том же листе. — То есть, в военном деле мало понимаете?
— Стрелять умею, строем ходить и противогаз надевать.
Снова короткая пометка.
— А с женой почему развелись?
— Личное, но, если честно, она другого нашла, потом разошлась с ним, может быть, мы бы и сошлись обратно, но…
— Понятно, а супруга где проживала?
Я назвал адрес. Пристав некоторое время молчал, потом я спросил:
— Скажите, а есть какие-то сведения…
— Практически нет, — грустно сказал он. — Часть архивов погибла, но не буду вас обнадёживать, скорее всего, ваши жена и сын сгорели в огне ядерного взрыва.
Желание спрашивать пропало, вообще все желания разом отпали.
— А доктору зачем?
— Анализ крови, который потом тоже в столицу нужно отправить. Что-то там, в крови, важное, я так понял, что у нас после всех потрясений, анализ один, а у вас, нетронутых, другой. Подтвердить, так сказать, алгеброй гармонию.
Фокин взял трубку и с третьей попытки вызвонил местного врача. Велел ему захватить всё, что требуется для забора анализа и бегом бежать в административное здание. Потом снова позвонил, на этот раз некой Валентине Семёновне, которую тоже позвал на беседу. На мой вопросительный взгляд он ответил:
— Учительница, одна из лучших, историю и географию преподаёт.
— А она зачем?
— Есть мнение, что у тебя вопросы будут. Тебе ведь интересно узнать, куда ты попал?
— Само собой, только я бы и подождать мог, у вас наверно других дел хватает.
— Дел хватает, — согласился Фокин. — Вот только не каждый день люди из прошлого к нам приходят. Да ещё грамотные. У нас вообще людей не хватает катастрофически, а грамотных и подавно. Мы, я и Феликс Петрович, просветим насчёт государственного устройства, а Валентина Семёновна расскажет, как к такому пришли.
Я молча отхлебнул чай. А ведь чай. Кажется, китайский. Не самый лучший, но чай. А до Китая отсюда…
Скоро прибыли все нужные люди. Врач оказался полноватым мужиком лет сорока, совершенно седой и с опухшим лицом. При этом он, впрочем, был весьма бодрым и разговорчивым. Называть его предложил Климом, просто Клим, без отчества. Немедленно раскрыв саквояж, он извлёк блестящую стальную коробку, а уже из неё достал стерильный шприц, старого образца, стеклянный, вату и пузырёк спирта.
— Закатай рукав, — велел он, теперь кулаком поработай.
Пока врач высасывал из меня кровь старинного вида стеклянным шприцем, Валентина Семёновна присела поближе и приготовилась рассказывать. Это была высокая худая женщина с длинными чёрными волосами, заплетёнными в косу, как и положено в огромных очках, не очень, правда, мощных. Лет ей было от сорока пяти до пятидесяти, но, как ни странно, кое-какую привлекательность сохранила. Одета в тёмно-синее платье из плотной ткани, а на плечи наброшен серый пиджак. Из-под платья торчат голые коленки. Косметики и украшений нет совсем, даже серьги не носит.
— Мне уже сказали, что у вас произошло, признаюсь, верится в такое с трудом, но вам явно нужна помощь, — голос был приятный, если бы я был её учеником, слушал бы каждое слово. — Думаю, будет лучше, если бы вы задавали вопросы, а мы на них отвечали.
— Хорошо, — согласился я, — политинформация не помешает, начнём с простого: какой сейчас год?
— Вас, я думаю, интересует дата от Рождества Христова? — уточнила Валентина Семёновна. — Две тысячи сто восемьдесят второй, тринадцатое мая.
— А вы считаете от конца всего? — уточнил я.
— Именно так, в две тысячи двадцать четвёртом году случился Конец Света. Эта
