являешься духом. Пусть благословение Стража Порога простирается над тобой и защищает. Смерть отступит, а тело твоё станет достойным сосудом для твоей Силы, которая более не будет выжигать его изнутри.
Тэра потрясённо смотрела на Верховную Жрицу, не веря услышанному. Сознание её плыло. Остаться… Стать настоящей жрицей Ануи, притом в обители Ануират… Но как же её община? Как же Перкау? И главное… как же Хэфер?.. Словно во сне она услышала свой слабый голос откуда-то со стороны.
– Я не могу… я не могу оставить его…
– Не отказывайся сразу, – мягко возразила Берниба. – Обещай мне хотя бы подумать, пока вы гостите у нас. Это ты ведь можешь мне обещать, девочка?
Тэра кивнула, а потом поднялась и глубоко поклонилась.
– У меня не найдётся достойных слов, чтобы отблагодарить тебя, мудрейшая, – тихо проговорила она. – Чем бы я ни заслужила такую честь и что бы ни случилось дальше, я никогда не забуду этого.
– Мне не нужны благодарности – лишь обещание, если уж не можешь дать мне согласие сразу, – усмехнулась Верховная Жрица.
– Я… обещаю.
– Хорошо. Ах, как же о многом нам надлежит поговорить с тобой… Но шанс ещё представится. Я покажу тебе наш храм, покажу, чем живут Ануират.
– А как же Хэфер? Его примут?
– Я добьюсь согласия прочих старейшин, – отмахнулась Берниба. – Это будет непросто, но мы обязаны помнить о нашем долге, – она задумчиво покачала головой. – Давно, очень давно не принимал в себя ни один Эмхет Силу Сатеха настолько, чтобы стать Его жрецом…
Имя Владыки Каэмит женщина произнесла без страха и с почтением, тогда как остальные Ануират говорили просто «Враг», но в голосе её всё равно сквозил холод. До Тэры смутно доходил смысл последних слов.
– Стало быть, подобное случалось и раньше?
Берниба ничего не ответила, лишь похлопала по циновке рядом, приглашая Тэру сесть, а когда та подчинилась – положила ладони на её плечи и заглянула в глаза. Девушка понемногу начала привыкать к особенностям общения с Ануират, к тому, что привычных личностных границ для них не существовало. Она уже почти не смутилась, когда Верховная Жрица обнюхала её волосы. Священные псы-то и вовсе были чужды рэмейским и людским правилам приличия. Хорошо хоть Ануират ограничивались обнюхиванием головы и рук, хотя кто знает, как у них было принято между собой.
Берниба прищурилась, сосредоточенно глядя на Тэру.
– Давно ли приходил твой лунный цикл, дитя?
Девушка пожала плечами.
– С моим телом многое не так… Последствие служения. Мой цикл приходит очень редко. Лират говорила, что и у рэмейских жрецов случается бесплодие. Ну а я – человек, на мне всё сказалось быстрее.
– Бесплодие, – повторила Берниба. – Да, такое случается. Но людская кровь быстрее, плодовитее… Твоя Сила превосходит возможности твоей плоти, это правда. Тебе нужно решиться на посвящение как можно раньше, чтобы течение лет для тебя наконец выровнялось.
– Я понимаю это, госпожа… – сдержанно проговорила Тэра.
– Итак?
– Да, давно. С тех пор, как я начала исцелять Хэфера, цикл не наступал вовсе.
– Слишком много провела ты на грани жизни и смерти. Удивительно…
– Что я ещё жива? – девушка невесело усмехнулась. – Я не жалею о годах, которыми заплатила за это. Сейчас я живу в полную силу, полнее, чем когда-либо, и благодарю Ануи за каждый отпущенный мне новый день.
– О да, – Берниба тепло улыбнулась. – Любовь, связывающую вас, почует даже лишённый нюха. Ваши запахи так тесно переплетены!
Она вдруг посерьёзнела, и ладонь её легла на живот Тэры.
– Срок совсем невелик. Ты не узнала бы пока, да и много забот занимает тебя. Но я не ошибаюсь.
Кровь отхлынула от лица Тэры, и её рука метнулась к руке Верховной Жрицы, беспомощно сжала её запястье.
– Что? – беззвучно переспросила девушка.
– От рэмеи всегда рождаются рэмеи, – нараспев произнесла Берниба. – А от Эмхет прямой ветви всегда рождаются Эмхет. Волей Богов ты не бесплодна, девочка моя. В твоём лоне расцветает семя Ваэссира. Но достанет ли тебе сил выносить его – я не знаю…
Тэра поняла вдруг, что ей остро не хватает воздуха, и сознание её милосердно померкло.
Здесь царил мягкий золотистый полумрак. В воздухе висел сильный запах целительных бальзамов. Ренэф отчётливо вспомнил операцию, и разум предельно правдоподобно воссоздал тошнотворный сладковатый запах гниющей заживо плоти… но нет, гниением здесь, конечно, уже не пахло.
Тэшен заслонял ложе, поправляя подушки и удобно свёрнутое валиком одеяло, позвякивая какими-то склянками. Эти звяканье и шорох ткани были единственными звуками, нарушавшими тишину в комнате. Даже голоса и привычный городской шум из окна сюда почти не доносились, словно плотные занавеси не пропускали не только свет, но и отзвуки леддненской жизни. А ведь сейчас был день со всей его многоголосой суетой.
Юноша чувствовал, что его тело как будто одеревенело. В горле пересохло. Может, это было малодушно, но он был рад, что сейчас Тэшен заслонял от него Нэбвена.
В следующий миг целитель отступил от ложа и чуть поклонился царевичу.
– Я подожду за дверью, сиятельный господин, – сдержанно проговорил он.
Ренэф запоздало кивнул, когда Тэшен уже прошёл мимо него и тихо притворил за собой дверь. Нэбвен полулежал, закрыв глаза, побледневший, осунувшийся. Но всё же он выглядел гораздо более живым, чем до операции. Юноше показалось, что военачальник дремлет, и потому он вздрогнул от неожиданности, когда тот чуть слышно произнёс:
– Ты пришёл за мной, я помню, – тень улыбки коснулась обескровленных губ. – Сокол Ваэссира. Ты был там со мной… не дал уйти… напомнил… – Нэбвен приоткрыл глаза и посмотрел на царевича не вполне ещё прояснившимся взглядом. – Я рад, что ты жив, Ренэф. Я почти успел… почти…
Юноша покачал головой, подошёл к ложу… и опустился на колени. Он не знал, как просить прощения, как сказать, что его друг был прав – прав во всём! А он сам был глуп и самонадеян, и теперь отчаянно желает всё исправить, но способа такого не существует… Столько слов он заготовил заранее, а сейчас ни одно из них не могло вырваться из пересохшего горла сквозь сцепленные зубы. Склонив голову, Ренэф молчал, злясь на себя и сгорая от чувства вины. Уж лучше бы Нэбвен бросил ему в лицо обвинения, окатил ненавистью!
Ренэф почувствовал, как рука военачальника опустилась на его голову – этот жест невыносимо напоминал отеческий, хотя отец-то как раз никогда не касался его так.
«Каждый твой шаг имеет значение, каждое твоё слово – вес. Нравится тебе или нет, но чем выше ты поднимаешься, тем меньше имеешь права на ошибку…»
– Негоже так, мой царевич, – тихо проговорил Нэбвен. –
